— А ты не понимаешь? — голос Ильи звучит холодно и надменно.
Непривычно. Раньше он не был таким. Хотя… Наверное, я не очень хорошо помню, каким он был тогда. В те три месяца, что он провел в этом доме, я была чересчур отравлена ревностью к нему и Марине, чтобы обращать внимание на детали.
— Можешь отпустить? — прошу я, взглядом указывая на зажатое им запястье, и добавляю в свое оправдание: — Я думала, в дом проникли воры.
На одно короткое мгновение хватка на моей руке становится крепче, доставляя болезненные ощущения, но уже в следующую секунду Илья демонстративно разжимает пальцы и отступает на шаг назад. При этом молчит и так бесцеремонно разглядывает меня, что к щекам стремительно приливает кровь, а сердце заходится уже не от страха, а от совершенно неуместного волнения.
— Тебя, наверное, Марина попросила за документами Вари заехать, — тараторю я, пытаясь сгладить возникшую неловкость, и смотрю куда угодно, только не на сводного брата. — А меня отец. Но я уже все сделала, и им отправила. Так что ты зря…
— Можешь успокоиться, — обрывает он раздраженно, словно слушать мою сбивчивую болтовню выше его сил. — Я все понял.
И снова давящее молчание. Сотни мыслей в голове. Нарастающая нервозность. И Илья надо мной как мрачная гора. Он всегда был выше, а я никогда не была Дюймовочкой, но сейчас разница в нашем росте выглядит почти комично.
— Я все сфотографировала и отправила, — повторяю, ощущая на себе тяжелый взгляд. — Извини.
За что, черт возьми, я извиняюсь? И почему его присутствие так сильно меня нервирует?
Продолжая молчать, Илья опускается на корточки и собирает осколки статуэтки.
— Осторожно ходи без обуви, — командует он, разглядывая пол. — Я скажу Лидии Борисовне, чтобы прибрала тут.
Лидия Борисовна — приходящая экономка. Она работала у нас, еще когда мама была жива. Ильи не было дома почти пять лет, почему он позволяет себе так запросто распоряжается персоналом?
— Я сама уберу.
— Сама ты этого делать не будешь, — отрезает он жестко.
Я не знаю почему мои глаза в ответ на эту грубость наполняются слезами. Наверное, дело в его тоне — бескомпромиссном, уничижающем, заставляющем меня вновь ощутить себя глупой девчонкой, которая в очередной ссоре с сводным братом дошла до края и угрожала перерезать себе вены осколком стакана, если он не уйдет…