Так что Юрий Борисович за десять минут облачился в лучший
костюм, галстук нацепил – и поспешил в студию. С тем, чтобы начать
работу уже на первом, пятичасовом выпуске новостей. Но какую ему
предстоит читать новость, он еще не знал: редактор лишь сказал, что
«позвонили сверху, сказали, что читать должен Левитан – а что
читать, не сообщили, просто предупредили, что будет важное
правительственное сообщение и текст к пяти часам в студию
привезут». Поэтому предчувствия у диктора Радиокомитета Юрия
Борисовича Левитана были самые мрачные.
В студии тоже народ был несколько… пришибленный. Всё, как и
всегда, к передаче было готово, но не слышались обычные шутки и
тихая перебранка редакторов и электриков, а Зоя Викторова и Оля
Дмитриева, которые должны были отработать с утра, сидели тихими
мышками в углу редакторской, даже не озаботившись традиционным уже
чаем с плюшками. А ведущий редактор утренних передач на немой
вопрос Юрия Борисовича лишь тихо сообщил:
– Ждем, позвонили уже, сказали, что машина выехала.
Машина – машиной, а радио работало точно по часам, в пять утра
передача должна была начаться независимо вообще ни от чего. Так что
напряжение в студии все нарастало – и лишь когда минуты за три до
начала хлопнула входная дверь, люди в студии расслабились. Точнее,
наоборот собрались: нужно было работать, и работать, как ни в чем
не бывало. А все внешние неудобства – зачем советскому народу о них
знать?
Так что сразу после того, как пробили кремлевские куранты, Юрий
Владимирович, глядя через стекло студии на то, как редактор
судорожно распечатывает конверт с текстом, свои глубоким голосом
точно по расписанию начал «работать»:
– Товарищи, прослушайте важное правительственное сообщение…
Лиза Емельянова, постоянно ходившая в студии в тапочках на
толстой войлочной подошве, выхватила листы бумаги из рук редактора
и абсолютно неслышно, как это умела проделывать лишь она одна,
вошла в студию и положила текст на стол перед диктором. Неслышно
перебирать бумаги на столе многие дикторы умели, но Лиза это
проделывала столь виртуозно, что даже среди «своих» она получила
прозвище «тихоня».
А Юрий Борисович глубоко вздохнул, опустил взгляд на лежащие
перед ним листы с текстом, и – ни делая ни малейшего перерыва с
ранее произнесенным – начал зачитывать это самое «важное
правительственное». При первом же взгляде на текст по спине Юрия
Борисовича пробежали мурашки, но голос у него не дрогнул, и он
сообщил всему советскому народу: