Те, кто не успел в храм или у кого не было динариев, чтобы засесть в одной из таверн на ночь, начинали стучаться во все возможные места, и дом Руфа не был исключением. Услышав топот босоногих жителей, а после и настойчивые удары в дверь, он не торопился открывать и только ждал, осушая кружку. С приближением ночи криков становилось все меньше. Понимая, что хозяину дома наплевать, люди на улице попросту разбегались и в панике пытались найти любое другое место или средство, чтобы согреться. Вновь и вновь он отвечал себе, что останется на месте, но как только стекло за стеной покрывалось первыми морозными узорами, старик начинал медленно подниматься, опираясь на горлышко кувшина.
Из-за старых крыш показались лучи утреннего солнца. Неужели он простоял здесь всю ночь с открытым окном? В его годы время текло уже слишком быстро. В юном возрасте казалось, что каждый день длится чуть ли не вечность, но теперь все происходило так быстро, что порой Руф спрашивал себя, не спит ли он? Тело замерзло настолько, что назвать его своим не поворачивался язык. Попытки двинуть головой карались ужаснейшей болью и скрипом суставов.
Вернувшись из собственных мыслей в реальный мир, он поймал себя на том, что смотрит на застывшую фигуру на ступенях таверны «Сладкий Джо». Сузив веки до ширины острия лезвия, он увидел юнца в старой рваной рубашке и штанах, чей цвет сливался с уличным. Парень видимо пытался согреться бутылкой соевой водки, но недооценил угрозу, что неумолимо нависала над ним. В правой руке он держал тару с обжигающим напитком, а левой со всех сил прижимал колени к груди. На минуту повисла тишина, и только где-то глубоко внутри раздавался тихий голос, желающий забрать кувшин с недопитым.
Старик не стал отвечать. Его заботило лишь то, что еще несколько дней все будут вспоминать о случившемся, споря, что же убило паренька: пронзающий холод, погубивший уже не один десяток людей, или паленая водка Джоанны, владелицы трактира, которая отправила в мир Талии куда больше несчастных. Еще один повод для пьяной драки.
Память Руфа так же, как и зрение, подводила все чаще. Вспомнить нужные слова удавалось с трудом. Вот они уже лежат на языке и ждут, когда смогут скатиться вниз, но тут же исчезают, оставляя после себя привкус горечи. Помедлив, старик нахмурился и, сложив бледные ладони, буркнул единственную фразу, что крепко засела в нем еще с детства: «Да примет тебя Юна».