Я включала «The Doors», сведённую с копии лицензионного альбома запись не лучшего качества. Посторонние шорохи на затёртой плёнке входили в дивный унисон с шелестом кленовых листьев на улице, с тысячей звуков и шепотов, которые создавали порывы ветра. Пыль, мелкий мусор и камушки неслись по опустевшей улице, заканчивающейся малым железнодорожным переездом. Светлая громада маслоэкстракционного завода, видневшаяся за стволами деревьев, неумолимо меняла цвет в сгущающемся перед грозой воздухе. Я открывала нараспашку окно в своей комнате. Вымазанный многими слоями краски шпингалет больно прищемлял указательный палец. Стёкла постанывали в деревянных облупившихся рамах. Пахло пылью и жареными семечками подсолнечника.
Я подставляла лицо горячему ветру и закрывала глаза. На столе пылилась стопка много раз перечитанных книг. «Черный обелиск» Ремарка, «Хоббит» Толкиена на английском языке, «Девять принцев Амбера» Желязны. Любимые, милые сердцу проводники из скучной действительности! Но читать не хотелось, словно всё стоящее на свете было читано и усвоено, прожито еще сотни жизней назад.
Звук громовых раскатов обрушивался, даря прохладу лбу, покрытому испариной. Воздух наполнялся запахом озона. Забравшись на подоконник, я чертила пальцами по запыленному стеклу ромбы и треугольники, вырисовывала солнышки и облачка. Пряди распущенных влажных волос пахли полынью, железом, землей. Щурясь, я вглядывалась в скопление грозовых облаков, сочетавшее в себе, кажется, весь спектр цветов от темно-синего до перламутрово-розового. Ни один предмет. Ни один уголок этого притихшего перед разгулом стихии мира не был определенного чистого цвета. Смешение оттенок, игра палитры, сюрреалистическое полотно, написанное жизнью, летней духотой и играми воспалённого рассудка.
А потом вспышка молнии наполняла пространство пронзительным зеленовато-белым, ослепительным светом, и я вздрагивала всем телом, но не уходила вглубь комнаты, и не закрывала окна.
Тем летом мне было лениво мечтать. Поступление в институт, большие города – это всё было таким ещё пока далёким и несбыточным. Какую профессию избрать, я почти не задумывалась. Учитель литературы, филолог, переводчик… Гуманитарий по натуре, я тянулась к машинописному тексту как тянутся к прохладной воде в жару. Но пока времени на планирование взрослой жизни было больше, чем достаточно, и поэтому мои мечты становились коротенькими и простенькими… Не об утраченной же девственности мечтать! И я грезила лишь о новых джинсах, о полном собрании альбомов Наутилусов, о поездке на рок-фестиваль, да о собственном фотоаппарате.