– Элис, если я еще раз узнаю, что ты пропустила уроки… – Рычит он мне в спину.
И меня это жалит больнее кнута.
Разворачиваюсь и ору ему в лицо:
– Да буду я ходить в твою чертову школу! Ни одного гребаного урока не пропущу! И с ботаником этим твоим буду заниматься! Все ради того, чтобы выучиться и скорее свалить из этого дома и из твоей никчемной жизни, хренов эгоист!
Вижу, как отец краснеет от гнева и медленно поднимается из-за стола, поэтому спешно добавляю:
– Прямо сейчас и пойду.
И, высоко подняв подбородок, топаю к двери. Распахиваю ее и вываливаюсь на улицу. Сердце стучит где-то в горле, коленки трясутся. У меня всего секунда, чтобы решить: идти поперек его воли или позорно подчиниться. Но ноги сами уже несут меня к большому светлому дому напротив.
Иду. Быстро стряхиваю слезу и отгоняю воспоминание, которое преследует меня последние восемь лет.
Мы в суде. Родители разводятся. Удар молотка, и меня начинают оттягивать назад, отнимают от мамы. Я тяну и тяну к ней свои тощие ручки, плачу, не понимаю, как такое может быть. Почему нас разлучают? А она виновато закусывает губу и прижимает ладони к своей груди. Словно ей сердце вырезали.
Мы смотрим друг на друга очень долго, наши взгляды не разорвать, как и нашу связь. Мы едины. Но ровно до того момента, пока отец не выносит меня из зала на своих руках.
Я останавливаюсь, выдыхаю и решительно стучу в дверь напротив, умоляя, чтобы внутри никого не оказалось. Незаметно смахиваю еще одну подступившую слезинку. Робко оборачиваюсь и вижу папочку, застывшего у окна.
«Пусть никого не будет дома. Пусть не будет».
Но из-за двери доносятся неторопливые шаги. Три, два, один. Сердце замирает.
– Привет, – хмыкаю я, когда передо мной предстает мальчишка.
Выше меня на полголовы. Медно-рыжая копна волнистых волос, тонкий, прямой нос, сжатые в линию искусанные губы и пронзительные зеленые глаза.
Сначала он бледнеет, словно привидение увидал, а затем начинает медленно покрываться краской. Сперва краснеет его шея, затем подбородок, щеки, лоб. Совершенно белая кожа вмиг становится пунцовой, и выглядит это так, будто он сейчас закипит, как чайник. Вот-вот пар из ушей повалит.
– А…Э… – мычит он, выпучив глаза.
Приступ у него, что ли, какой? Начинаю переживать за парня.
– Слушай, – говорю, оглядываясь назад, – ты бы хоть улыбнулся, а?