– А так можно? – Хрипло спрашиваю я.
Сердце замирает. Мне очень хочется ей верить. Я даже мечтать не мог о чем-то таком.
– Это единственный выход. – Девочка поворачивается к моей матери, осторожно протягивает руку и убирает прядь слипшихся от крови волос ей за ухо. – Вы поедете? Вы согласны лечиться? Ради своего сына?
– Это дорого, детка, – сонно отмахивается она. – К тому же, я абсолютно здорова.
И, отворачивается, пряча лицо в ворот рубашки.
– Моему отцу это по карману, не переживайте. – Решительно говорит незнакомка. – Пойдемте.
Гладит ее по руке.
– Я не знаю. – Мама снова косится на лежащего без сознания Джо.
На улице уже слышен какой-то шум, вой сирен вдалеке. Соседи тоже подтягиваются к трейлеру.
– И лучше сделать вот так, – девочка встает, сгребает со стола пакетики с порошком и засовывает их в карманы Джо. Затем подбирает биту и вкладывает в его же безвольные пальцы. Отряхивает руки. – Майки, тебе придется остаться, парню пригодится свидетель.
Она склоняется надо мной, достает из кармана шорт белый платок и подает мне. Беру его и прикладываю к лицу матери. Девчонка наблюдает за моими действиями, одобрительно кивая, затем ее рука мягко касается моего плеча:
– Здорово тебе досталось, чувак.
Киваю. Шмыгаю носом и чувствую во рту металлический привкус крови. Представляю, какой у меня сейчас видок.
– Меня зовут Джимми, – протягиваю руку.
Она жмет ее почти неощутимо, легко, не боясь испачкаться.
– Элли.
И улыбается. У нее самая красивая улыбка на свете.
Девчонка, явно смутившись, тут же косится на Майки:
– Его мамка точно сегодня его прибьет, – усмехается.
– Ему насрать, – улыбаюсь я в ответ, поглядывая искоса на еле живого Салливана. – Он – герой.
– Когда ты вернешься? – Раздается с кухни.
А не все ли равно? Меня даже смешит его вопрос, но, видимо, это такой рефлекс: если он не задаст его, то будет чувствовать себя хреновым родителем. А ведь и правда – только эта короткая фраза, брошенная вдогонку, и отделяет его, как отца, от полнейшего безразличия по отношению ко мне. А так – вроде поинтересовался, значит, не до конца хотел плевать на то, чем я живу.
Наклоняюсь к зеркалу и долго разглядываю свое отражение. Подростковая сочность лица постепенно сходит, щеки уже не такие пухлые, нос заострился, даже выделились скулы. Я израстаюсь, и из гадкого утенка потихоньку приобретаю черты прекрасного лебедя.