Когда она отворачивается и скрывается за дверью дома, я с трудом сглатываю. Отшатываюсь назад и приказываю себе захлопнуть раззявленный от удивления рот.
Перевожу взгляд на окна своего дома и вижу матушку, прилипшую к окну и совершенно ошеломленную увиденным. Первый раз в жизни она забывает обо мне и о любых правилах приличия: пялится через стекло, вытаращив круглые глаза на новых соседей.
Опустись ее нижняя челюсть еще на пару дюймов ниже, точно пробила бы подоконник.
Жалость, наверное, не самый лучший способ обрести друга. Но было еще кое-что, кроме пресловутого сочувствия к жалкому ботанику, которого каждый ученик этой мерзкой школы считал своим долгом пнуть под зад. Этот рыжий был сообразительным малым, но, похоже, искренне не понимал, отчего местные отбросы так привязались к нему.
Он не злился, не дрожал от страха. В его глазах было такое чистое, такое наивное недоумение, что любому старшекласснику или даже ученику младшего звена непременно хотелось толкнуть или обозвать его еще раз. Даже мне. Не будь я парнем из трейлерного парка, чумазым и тощим сыном наркоманки, обитателем помойки и нищим изгоем.
Вот так и встретились мы – два одиночества. Помню, словно это было вчера.
– Эй, дебил! – Раздается в коридоре.
Фраза вполне может относиться и ко мне, поэтому сначала не реагирую. Всегда успею показать им зубы.
– Чудила, к тебе обращаюсь!
Осторожно поворачиваю голову в бок, и сразу становится все ясно. Это они новенькому.
Пригород активно застраивается, целый район для богатеньких забабахали, а вот школы для маменькиных сынков у нас еще нет. Помнится, родители этого ботаника сперва очень переживали, что их пареньку придется обучаться в одном заведении с такими голожопыми, как я. Мамашка этого рыжего Салливана даже встречала сыночка после занятий: и не на стоянке, а являлась прямо в здание школы. Смех, да и только.
Тогда ученики его старались не трогать, чтобы не нарваться на нее. А теперь, спустя пару месяцев, парень был предоставлен самому себе.
– Чу-у-дик! – Раздается противный басок старшего Андерсона.
И за пинком по рюкзаку следует дружный смех. Парнишка Салливан в который раз поправляет лямки и растерянно оглядывается. Не найдясь, что ответить, быстро отворачивается. Его лицо становится пунцовым от стыда и злости, ведь взгляды всех присутствующих в коридоре устремлены сейчас на него.