Закончив обрабатывать раны, он перетянул ладонь чистой
полотняной лентой, закрыл флакон со спиртовым раствором и, опираясь
о стену, поднялся на ноги. Осмотрелся по сторонам и тяжело
вздохнул. О нанесённом ущербе не хотелось даже думать — лаборатория
выглядела как курятник после визита лисы. Гиллеар пнул носком
сапога обломки одного из не переживших этого механизмов и горько
усмехнулся. Нет, право слово, расскажи кто, он бы в жизни не
поверил, что столь тщедушная девчонка способна так набедокурить.
Впрочем, это всё пустое.
Он обошёл стол, старательно игнорируя чёрный провал зеркала,
убрал флакон и бросил взгляд на пару лежавших на полке унимающих
боль амулетов. Они могли бы помочь справиться с надвигающейся
мигренью, но вместо того, чтобы взять один из них, Гиллеар
потянулся к почти пустой бутылке серенгарского брейля, которого
осталось как раз на один бокал. Нет, чтобы погрузиться в благостное
беспамятство, этого не хватит, но в его покоях есть ещё
нераспечатанная бутылка, а в погребе — так целый ящик. Алкоголь,
конечно, не спасает от боли, не решает проблемы, не приносит
облегчения, всего-то даёт мнимую отсрочку — но иногда без него
жизнь кажется столь омерзительной, что делать каждый последующий
вдох почти невыносимо.
Он поставил стакан на стол и уставился на лежавший перед ним
гемагик. Нет, если бы эта девочка — ах да, простите, любезная
госпожа в заношенных штанах просила так её не называть! Так вот,
если бы она была чуть более сведущей в магии и знала о свойствах
этого камня — никогда бы не позволила ему здесь остаться. Скорее
всего, растоптала бы в мелкую пыль каблуком своего сапога. И
непременно добавила бы какое-нибудь ругательство, включавшее в себя
слово «дерьмо». Но сделать это всё же не догадалась.
Он коснулся камня подушечкой указательного пальца, так легко,
словно тот в ответ мог его укусить или ударить молнией. Ничего
такого, конечно, не произошло, но Гиллеар всё же отдёрнул руку.
Стоило прямо сейчас разбить этот камень, уничтожить зеркало и
покончить со всем этим. Он сделал для неё всё, что мог, и даже
больше, и, в конце концов, она сама сделала выбор. Вполне
осознанный. Если девице угодно и дальше, рискуя головой и другими
частями тела, услужливо исполнять поручения всяческих отъявленных
мерзавцев, то кто ей может это запретить?