В большой просторной комнате было жарко. Обеденное солнце припекало, его лучи прорывались сквозь плотные портьеры и нагревали окрашенные в холодный фисташковый цвет стены. Хиггинс вытер платком пот со лба и склонился над столом.
Там, недалёко от кувшина с вином и старых нефритовых чёток, лежал измятый, истёртый листок бумаги. И не листок вовсе, а горстка соединённых воедино кусочков, промазанных с обратной стороны вязкой клейкой смесью. Вместе, они составляли наспех намалёванную карту. Чертили то ли углём, то ли травяным стеблем мокроуса, который, как известно, после высыхания даёт насыщенный яркий кирпично-чёрный цвет.
Рисунок был незамысловат: вон там гора слева, один пик повыше, другой – пониже; справа – кучка островов. Но за пятнадцать лет фрегат Александра прошёл уже по водам всех морей: Хмурого, Штормового, Нефритового, Ласкового и даже Мёртвого, заглянул в каждую бухту, обогнул каждый мыс и два раза даже чуть было не сел на мель, но такой горы, даже отдаленно похожей, адмирал нигде не нашёл. И тем более кучки островов рядом. Острова, конечно, были. Попадались постоянно то тут, то там. И побольше, и поменьше, но никак не сразу семь в линию.
– Невероятный бред, – пробормотал Хиггинс, снова протёр голову платком, налил вина в бокал и жадно выпил.
– К вам капитан Акерс, – пропела румяная от загара служанка и присела в вежливом поклоне.
– Зови, – рассеянно обронил адмирал и оторвался от карты.
За пятнадцать лет Хиггинс изрядно изменился: виски были сильно тронуты сединой, лоб изрезан морщинами, под глазами то и дело возникали круги от недосыпания и усталости. Всё чаще адмирал стал замечать, как сердце бьётся тяжелее, а дыхание то частит, то замирает. Всё чаще стал ловить себя на мысли, что был бы больше рад мягкой подушке, чем твёрдым доскам корабельной палубы.
Морской воздух более не радовал. Напротив, от него тошнило. Александр всё реже задерживался у штурвала, хотя по молодости бывало любил просто так часами смотреть на горизонт и болтать с матросами, наслаждаясь солёными брызгами и шумом волны за бортом. С каждым новым днём Хиггинс чувствовал, как силы покидают его, будто нечто неведомое высасывает жизнь каплю за каплей, медленно и мучительно.
Один раз он даже перепутал координаты – вещь, непостижимая для ума простых моряков и солдат, привыкших смотреть на адмирала, как на божество. Хвала богам, свидетелем того конфуза был только его верный помощник, его правая рука, ранее простой матрос, потом офицер, а теперь и капитан, под командованием которого в море могло одновременно выйти пять роскошных королевских судов. Его звали Эррол Акерс. Для своих тридцати пяти лет он выглядел очень свежо, понимал адмирала с полуслова, носил пошитый по фигуре и по последней моде дорогой камзол с золотыми пуговицами, был в меру терпелив и хорошо воспитан.