Опять вышла небольшая заминка, он
явно не был настроен продолжать, но что-то не отпускало его, и он
нехотя кинулся ко мне, что бы через секунду к небу унёсся очередной
визг.
Понятное дело, что долго так
продолжаться не могло. Холод и усталость брали своё, и рано или
поздно тварь бы меня сожрала, так как кроме носа я так и не нашёл у
неё других слабых мест. В какой-то момент я ещё и по глазам ударил,
но без видимого эффекта.
Но на моё счастье, терпение у зверя
тоже было не безгранично. После ещё нескольких пропущенных ударов,
он опять перестал пытаться до меня добраться, и лишь ошалело мотал
огромной башкой и скулил, явно не соглашаясь на продолжение. В его
глазах поселилась обречённость.
Он не мог ни продолжить, ни уйти
отсюда. В какой-то момент он встал, и стал с разгона биться лбом об
одну из ледяных скал, превращая её в ледяное крошево, то ли пытаясь
самоубиться, то ли изгнать из своей головы голос того, кто пытался
заставить его броситься на меня.
— Давай! Борись! Нехрен всяким уродам
заставлять тебя делать то, чего ты не хочешь! Стань свободным! —
решил приободрить его я, чувствуя, как холод всё сильнее и сильнее
окутывает меня и подбирается к сердцу. Ещё чуть-чуть, и я просто
окоченею, и ему и делать ничего больше не придётся.
Чудище как-то обречённо глянула на
меня, и тоскливо взрыкнула, мол, тебе легко говорить!
— Да, тяжело, понимаю! Но свобода
требует жертв! — крикнул я, активно разминаясь, не стоя на одном
месте, пытаясь хоть чуть-чуть согреться, — Главное, не сдавайся!
Всё в твоих руках! То есть, лапах! Но пасаран! — последнюю фразу я
и сам не понял. Видимо, заговариваться уже начал.
Лев ещё раз что-то недовольно
проворчал, мотнул своей башкой, и медленно побрёл ко мне.
— Ты опять за своё, что ли? — аж
расстроился я, и только тут сообразил, что нужно было не тупить, а
двинуться к городу, пока он тут головой своей прикладывался. Ну, не
идиот ли?
— Опять же получишь, —
продемонстрировал я ему щупальца, подняв вверх, он ощутимо
вздрогнул, но идти не прекратил, вот только нападать не спешил.
Остановился в нескольких метрах от
меня, тоскливо вздохнул, глянул куда-то в чёрное небо, на котором
не было видно ни одной звезды, улёгся на бок, и на его груди вдруг
часть шкуры или пластины, не знаю, что там у него, сдвинулась в
сторону, показав мне переплетение каких-то сосудов, по которым
текла алая жидкость, а в их глубине ярко сияли две искры — красная
и голубая.