И, действительно, молодой человек, которого справедливо назвали Александр Босворт, – ибо это был отпрыск весьма известного семейства в Лондоне, – вёл себя крайне странно. Он нервно мял в руках шляпу и постоянно бросал в сторону Элизабет Уэллс нерешительные взгляды.
Неизвестно, был тому причиной Александр, или нет, но Элизабет оставила отца и перешла в следующий зал. Мгновение помедлив, Александр последовал за ней. Элизабет переходила из одного зала в другой, пока её внимание не привлёк любопытный экспонат.
На маленьком пьедестале стояла огромная банка, закупоренная крышкой. Внутри банки было сооружена некая странная конструкция в точности напоминающая карусель. Только вместо лошадок по кругу висели маленькие баночки, на четверть наполненные водой с плавающими в ней пиявками.
– Это пиявочный предсказатель погоды. Пиявки чувствуют изменение погоды и начинают суетиться. Раздаётся звонок или звонки…прошу прощения леди Уэллс, – Александр, которому и принадлежали эти слова, смутился, когда Элизабет повернулась к нему лицом.
– Мы знакомы?
Вопрос, заданный Элизабет, ещё более смутил молодого джентльмена.
– Прошу прощения, леди Элизабет. Мы незнакомы. Я надеялся…
– Напрасно, сэр! В нашем обществе принято представляться, прежде чем заводить беседы с леди.
Элизабет направилась вдоль выставочных залов и вскоре остановилась перед витриной с превосходным французским фарфором. Особенно её привлекла статуэтка танцующего юноши. Руки юноши словно застыли в прощальном взмахе. Элизабет долго рассматривала фигурку, а потом перешла к следующему экспонату.
Александр же остался возле пиявочного предсказателя и силился понять смысл сказанных ему слов. Они определённо имели двойной смысл. С одной стороны, ему недвусмысленно указали на дверь. Но с другой стороны, это могло быть и предложением к знакомству, но после соблюдения всех формальностей.
Поразмыслив, Александр остановился на втором варианте. Он видел взгляд Элизабет, и он определённо выражал благосклонность. В результате всех этих размышлений молодой Босворт покинул выставку и поехал к своей тётушке, леди Девон. Леди Девон являлась его ближайшей родственницей и могла представить семейству Уэллс. Выставка его интересовала, но Элизабет притягивала куда сильнее.
Предположение Александра выглядело весьма вероятно, в особенности учитывая мимолётные взгляды, которые тайком бросала Элизабет в русском павильоне выставки. От неё не укрылись восхищённые взгляды, коим награждали Александра некоторые леди. Равно, как и не могло остаться незамеченным его внимание к себе. Такое положение дел, или скорее чувств, льстило её самолюбию.