Когда я выскочила из машины и бросилась разнимать дерущихся, избиваемый вскинул на меня красное злое лицо и сердито зашипел:
– Отвали! Чего лезешь?
И я поняла, что это действительно он. Последний претендент. Бугай ещё раз смачно съездил парню по физиономии и, поскальзываясь на льду, кинулся к ближайшей подворотне. Борис как раз закончил парковаться и подбежал к отцу, который заботливо помогал пострадавшему подняться на ноги – тот после удара шмякнулся наземь. Взглянув в лицо спасённому молодцу, Эд Георгиевич удивлённо произнёс:
– Вы-ы? Что вы здесь делаете?
А вот я-то уже сообразила, что понадобилось здесь белобрысому. Мне план проходимца был ясен с той самой минуты, как я увидела знакомую кепку на обледенелом асфальте. И в тот момент могла поспорить, что парень заранее договорился со своим обидчиком, чтобы тот в назначенный час в указанном месте намял ему бока. И даже, возможно, отвалил за это некоторую сумму. Ведь, как известно из начального курса психологии, спаситель относится к спасённому с огромной симпатией, а нередко чувствует за него немалую ответственность, помогая и дальше решать разнообразные жизненные проблемы. Я мысленно поаплодировала находчивому соискателю и не особенно удивилась, услышав его плаксивый голос:
– Что делал? Мимо проезжал. Вдруг вижу – будьте-здрасьте! – этот гад берёт кирпич и разносит вдребезги вывеску.
Взглянув в направлении, куда указывала рука парня, я увидела, что вывеска и в самом деле разбита, хотя до сей поры не обратила на это внимания.
– Хоть вы меня и не взяли на работу, я всё же подумал, что должен задержать хулигана. Выскочил я из машины и говорю ему: «Что же ты делаешь?» А он обернулся – и прямо мне по лицу, – складно врал соискатель, подпуская в голос жалобные нотки. – Теперь я весь грязный, куда такой пойду?
Шеф, будучи прекрасным адвокатом, зачастую проявляет крайнюю наивность в житейских вопросах. Вот и тогда поддался на простенькую уловку находчивого афериста. Распахнув перед ним дверь адвокатского бюро, Эд Георгиевич сконфуженно проговорил:
– Заходи, сынок, умойся.
– Ого! – пробормотал потрясённый Борис. – Меня батя лет двадцать не называл сынком!
Лицо моего кудрявого друга ревниво передёрнулось, и он, прозванный друзьями Джуниором за то, что был младшим в адвокатском клане Устиновичей, быстро проскочил в не успевшую захлопнуться дверь. Я последовала за ним, с тоской понимая, что в театр мы сегодня уже не идём.