– Кто? – окрикивает сторож.
– Это Мун из дома Октазии. Я к Ливе.
– Лива уже во дворец отправилась, она там прислуживает нынче.
– О… – Внутри всё сжимается. – Простите за беспокойство.
Под вялое тявканье собак и ворчание сторожа выхожу в переулок.
И Лива тоже не подменит… Ночной воздух холодит кожу, ветер с пролива несёт запах морской воды.
– Что же делать? – бормочу я.
У меня есть ещё знакомые, но живут они дальше, на границе со старым городом, а там не самые спокойные места. И идти далеко, а меня, несмотря на переживания, одолевала накопившаяся усталость, и мышцы ныли.
Калитка приоткрывается, и сторож высовывает бородатое лицо:
– Ты чего тут?
– Думаю, – понуро объясняю я.
– Об чём?
– Нужно найти, кто бы согласился подменить меня на императорском балу. Я готова приплатить сверх того, что дают они.
– О как, – сторож чешет макушку. – А чего так?
– У сестры свадьба будет. Хочу съездить, да вот хозяйка…
– Погоди, щаз спрошу, – сторож прикрывает за собой дверь.
Сердце бешено колотится в приступе надежды: вдруг, вдруг… Хочется сжимать кулаки, но я заставляю себя скрестить пальцы на удачу и, глядя на луну, мысленно умоляю её помочь мне. Время тянется мучительно долго. Надежда охватывает меня, греет изнутри, я уже представляю себя, идущую по дорожке к дому, и как Фрида бросается мне на шею…
Калитка открывается.
– Нет, никто не согласился, – вздыхает сторож. У меня внутри холодеет. А он добавляет виновато: – Прости, что обнадёжил.
– Ничего, – голос дрожит, сердце разрывается. – Спасибо, что попытались.
Не думая ни о чём, кроме тепла, согревшего меня при мысли о семье, я отправляюсь дальше.
Дома возле старого города все сплошь из жёлто-бурого местного камня, светильники горят через перекрёсток, а то и два. Я почти бегу: мне стоит обойти всех как можно быстрее, чтобы не пришлось будить, да и домой вернуться следует до рассвета.
Шаги патрульных и мерное бряцание их оружия гаснут позади. Вновь думаю о доме – мечты озаряют мой путь, окрыляют.
«Дом…» – мысленно повторяю я и вспоминаю домик из белёных булыжников, сладкий запах хмеля, гул пчёл. Я до слёз, до зубовного скрежета хочу быть там, я должна была отправиться утром, а теперь… Это же нечестно! Будто мало того, что я оторвана от семьи, хожу в ошейнике. Почему нельзя позволить мне немного радости? Почему бы не напомнить, ради кого я работаю? С чего Октазия взяла, будто, побывав дома, я стану хуже себя вести? Наоборот, я бы только воодушевилась, вспомнив свободную жизнь.