В чем суть этой извращенной
страсти наблюдать за чужим страданием? Любой из них может
быть следующим. Встретившись взглядом с беловолосым парнем,
что смотрел на меня огромными, как блюдца, глазами,
я повторил про себя проклятье. Чего ты ждешь
от меня? Последнего напутствия? Уж ничего теперь
не поделать. Слишком поздно для надежды. Нет сил смотреть.
Я отправился прочь, а в голове зудела мысль, что
у этого столба мог быть я сам. Протискиваясь сквозь
плотные ряды зрителей, я пробивал себе выход
с запруженной площади. Такое зрелище меня не занимало,
к тому же вся новизна прошла давно, еще
в Драмунгваарде.
***
Приближаясь к воротам храма,
я остановился отдышаться и попытался выкинуть
из памяти крики заживо сжигаемого бедолаги. Полный боли
и страдания вой был не лучшим сопровождением
в дороге. Путь к храму был долгим и вдвойне тяжелым
для того, кто взвалил на себя столько же, сколько
приходилось таскать мне. Травы и коренья, настойки
и выжимки, алхимические реактивы и мерные емкости,
и множество других мелочей понемногу забили мои сумки под
завязку и стали ощутимой ношей. Мой наставник, апотекарий
Солер, регулярно посылал меня в город за необходимыми
предметами для его исследований, не доверяя эту задачу
кера̀тору Йорану, ведавшему запасами храма. «Этот осел
не сможет отличить шалфей от беладонны, даже если
от этого будет зависеть его жизнь!»
— Эта хто там? Хаген, ты?
— меня окликнул один из храмовников, что стоял
на посту. — Дуй быстрее к наставнику! Солер рвет
и мечет! Где ходишь-бродишь? На площади околачивался, да?
Кого тама нонче жгут? Ребяты поговаривают, что черный колдун
это...
— Да чаго ему
на костер-то глазеть? Он поди на девок
засматривался! — насмешливо бросил его напарник. — Сидит
там в подземелье, как мокрица под бревном, а тут нате,
город. Праздненство скоро, и девчонки красивые, что
прям ух! Ну, че молчишь, угадал?
Как же вам, дуболомам, скучно
исполнять свой долг. Чешут языками хуже базарных баб.
Я оглянулся на уже белеющий столб дыма вдали, и,
продолжил подниматься по укатанной сотней ног и колес
тропе. В очередной раз я посетовал на свою
ущербность: теперь, когда лишь один мой глаз остался зрячим, любая
пылинка или яркий блик меня сразу же ослепляли и делали
совершенно беспомощным, так что я приобрел привычку
не поднимать взгляда и всегда держать голову
склоненной.