В то злополучное утро,
определившее мою дальнейшую судьбу, Улле проснулся ни свет
ни заря и бродил по городу, пока не стал
свидетелем схватки храмовников с наемниками работорговца.
Торговцы живым товаром не редкость на Севере, однако
конкретно этот ублюдок обманом выкупал в собственность детей
и женщин у семей, попавших в долговую кабалу. Мой
друг был так впечатлен и очарован благородством праведных
воителей, что тут же изъявил желание вступить
в их ряды и не отходил от капитана
темплариев, покуда тот не обещал замолвить за него
словечко. Незамутненная, почти детская вера и печальный
собачий взгляд мальчишки сделали свое дело — его встретил
первый жрец храма, настоятель Абеллард собственной персоной.
Старика растрогало такое рвение, а Улле без утайки рассказал
все о своих злоключениях. Естественно в его рассказе
то и дело всплывало мое имя, после чего настоятель
загорелся желанием встретиться с неизвестным семпларием,
каковым он меня счел исходя из рассказов парня,
и отправил за мной своего доверенного помощника, брата
Эймара.
Эймар почуял неладное просто
взглянув на меня, и сразу же начал подозревать
во мне вора или убийцу, что обобрал несчастного проповедника
и присвоил его имущество. К счастью для меня, настоятель
Абелард решил меня допросить, прежде чем повесить. Зная простодушие
Улле, я сделал ставку на откровенность и выложил всю
правду, не забывая отрицать заверения моего друга в моих
чудотворных способностях. Скромные успехи на поприще
просвещения безбожных язычников севера и познания
во врачевании в итоге склонили чашу весов в мою
пользу. В тот же день нас приняли в послушники: Улле
начал тренироваться с мечом и щитом вместе
с будущими храмовниками, а я засел за учебу
вместе с местной ребятней.
Так как к тому времени
я уже умел читать, мое обучение шло быстро, но прежде чем
у меня появилась возможность пройти обряд посвящения
в жрецы, меня в услужение затребовал апотекарий
Солер — тогда он выгнал своего очередного
помощника-бездаря. К слову, у него почти все были
«бездарями», не исключая меня. Тем не менее, за две
зимы, что я был у него на побегушках, Солер так
и не изъявил желания «выгнать лоботряса взашей». Бранился
он часто, кидался табуретками в приступах гнева,
но я не принимал это близко к сердцу.
У брата Солера был тяжелый характер, но мое присутствие
его явно устраивало, и я заметил, что он все чаще
стал со мной беседовать, дабы что-то «вдолбить в мою
пустую голову». Так или иначе, мое положение стало прочным,
безопасным, а глубокое несоответствие наставника идеалам
жреческой добродетели привнесло в мою жизнь изрядную долю
свободы.