— Мы ещё с коллегами на выходе с нашего этажа ёлку нарядили, но вы, наверное, даже не заметили, — догадываюсь, что так и есть.
— Прости, дел невпроворот. В голове столько всего…
— Проблемы?
— Да, есть кое-какие, — кивает.
Догадываюсь, что «проблемой», скорее всего, стала его бывшая, которую он сегодня не ждал.
Снова вижу входящий звонок на свой телефон, но в этот раз уже от Сашки.
— Привет. Мне кажется, я знаю всё, о чём ты сейчас будешь со мной разговаривать. Знаю, что нужны деньги. Я сказала уже Нику, что сделаю всё возможное.
Наш дежурный разговор с боссом закончен, и он уходит в кабинет.
— Ник рассказал?
— Да.
— Значит, мне не придётся повторяться. Но времени в обрез.
— Я поняла уже. А это что за… — присаживаюсь за свой рабочий стол и замечаю: вся поверхность стола в крошках. А чуть поодаль разлит апельсиновый сок и осталась отметина от стоявшего стакана. — Не поняла, — говорю вслух.
— Что-то случилось? — беспокоится брат.
Кручу головой в попытках понять, откуда взялся этот беспорядок. А потом до меня доходит: это печенье, сок и вафли, которые я купила для мамы, чтобы отвезти ей в больницу.
Недалеко от моего письменного стола есть небольшой столик, где стоит кофеварка, сахар и вода.
Именно под ним я оставила пакет с печеньем, яблоками и другими продуктами.
Тянусь к нему, раскрываю и в ужасе вижу, что сок, печенье, вафли отсутствуют, остались только яблоки.
— Кажется, у меня в кабинете завелась крыса, — закипаю.
Аккурат в этот момент в кабинете появляется сын моего босса — Андрей.
Он остался здесь после того, как его мамаша, бывшая жена босса притащила пацана вместе с чемоданом и уехала в путешествие.
— Это ты сделал? — возмущаюсь, нападаю на него, сбрасываю звонок, не прощаясь с братом.
— Что именно? — смотрит сначала растерянно.
— Ты ел печенье на моём столе и сок пил?
— Ну да. А что такого?
— А где ты их взял?
— Пакет стоял вон там, — совершенно равнодушно бросает в ответ, показывая в сторону журнального столика.
— Продукты не лежали на столе, они были убраны в пакет! Пакет стоял в самом углу и закрыт. Разницу чувствуешь, дружок? — закипаю от его наглости.
— И что?
— И то, что раз закрыт и убран, значит, трогать его нельзя! Значит, он не предназначен для всеобщего пользования!
Он смотрит на меня по-прежнему, непонимающе, и, кажется, даже не стесняется того, что сделал.