Толпа затихла. Пропали все звуки. Казалось, вся площадь
оказалась охвачена безмолвием.
Владыка, которому никто и слова против не смел сказать, оглядел
своих подчинённых.
— Да, я продал вас всех Парижу, — заявил мужчина, и жители
города ахнули. Они не верили тому, что слышали. — Я предал вас.
Бросил на растерзание Железному Легиону и его легионерам. Так и что
с того? Разве я поступил как-то неправильно? Любой бы поступил на
моём месте так же!
Техасцы шокировано молчали, взирая на своего Лорда.
— Своя шкура ближе, как ни погляди! — оскалился Лорд Шериф. —
Так что плевать я хотел на Техас и вас всех! Вы вообще видели
себя?! Дикари, пьяницы и идиоты поголовно! Любую задачу умудряетесь
испоганить! И почему мне достался такой город?! Другое дело —
Париж! Там и армия сильнее, и девки краше! Ха-ха-ха!
Мужчина даже зашёлся в истерическом хохоте.
Толпа ахнула, недоверчиво подалась вперёд, но законники на
лошадях, что окружали сцену, не позволили жителям приблизиться.
После чего поднялся такой гвалт, что Фиалке даже пришлось поднять
ладонь, чтобы утихомирить людей.
Вот только Лорд Шериф, начав говорить, уже просто не мог
остановиться.
— Я продал генерала Эрика и всех его солдат! Ради хорошего
поместья и гарема красоток! Ради безбедной жизни в
городе-победителе! Париж придёт и размажет вас всех! После чего
возьмёт в рабство! А я буду попивать коктейль и в ус не дуть!
Парижане освободят меня!
Его последние слова стали подобно разорвавшейся бомбе. Игроки
вскинули кулаки, закричали что есть мочи на своего бывшего Лорда.
Их лица обезобразили ярость и обида
Это больше не было сборищем простых жителей. Теперь толпа
трансформировалась во что-то мифическое, во что-то
могущественное.
В самого настоящего Левиафана, монстра, что способен созидать и
разрушать. Животное невероятной мощи и столь же древнее, как и сама
цивилизация.
Известно, что в какой-то момент, когда люди собираются в толпу,
они теряют самих себя. Даже самый культурный выпускник филармонии
способен превратиться в яростного и бескомпромиссного
бунтовщика.
Так и сейчас в многоголосом Левиафане уже нельзя было вычленить
ни законников, ни фермеров, ни работников пера и чернил.
Все они смешались, стали лишь незримой частичкой древнего
зверя.
И этот зверь, как никогда прежде, жаждал хлеба и зрелищ. Мести и
справедливости. Покаяния и наказания.