Поэтому было неудивительно, когда
Тейлор испугалась от неожиданности, когда включила свет на кухне,
увидев задумавшегося отца смотрящего сквозь стену в позе,
напоминавшую греческую скульптуру философа.
— Папа? — Тейлор с облегчением
выдохнула, и подошла к плите, поглядывая на отрешенного от внешнего
мира отца.
— А? Да? — Заторможенно проговорил
глава семейства, через секунду выйдя из своего странного состояния
и перевёл взгляд на дочь.
— Что-то случилось? — Произошло явно
нечто неординарное, Денни всегда был человеком действия, и
заставить его сидеть и размышлять должна была какая-то очень важная
проблема.
— Нет, не совсем, просто… — Отец
тяжело вздохнул. — Знаешь, Аннет, она бы не хотела, чтобы мы вечно
горевали, она была сильной и весёлой женщиной, которой бы не
понравилось, что её оплакивают годами.
Голос Эберта был
настольгично-печальным, а небольшое мельтешение рук выдавало
некоторую нервозность.
— Пап. — Тейлор не знала, что
сказать, застыв в неуверенном молчании на середине резки моркови.
Она все ещё печалилась из-за смерти матери, но постепенно,
внутренняя боль уходила, оставляя хорошие воспоминания о самом
близком человеке, что у неё когда-либо был. Жизнь начала постепенно
налаживаться, и избавление от депрессии несколько сменил взгляд
Тейлор на некоторые вещи. — Думаю, ты прав. Мама была лучшей. Не
думаю, что ей понравилось бы, что мы вечно горюем, а не продолжаем
жить дальше.
— Жить дальше… — Денни снова чуть не
ушёл в себя под монотонный звук резки овощей. — Знаешь, тебя это
тоже касается, а я не могу понять, правильно ли я поступаю.
Наверное, только ты сможешь мне помочь.
— Что у тебя случилось, пап? —
Тейлор взволнованно развернулась к отцу, прекратив готовку.
— Я… — Неуверенно начал Эберт. — Я
встретил женщину.
Дэнни зажмурился, ожидая непонятно
чего, или, возможно, не желая видеть разочарованное лицо
дочери.
— Пап. — Тейлор подошла к отцу, села
рядом и взяла его за руку. — Всё хорошо. Я, кажется, понимаю о чем
ты.
— Доченька. — Эберт взглянул Тейлор
в глаза. — Я, честно, не знаю, что мне делать. Какой-то своей
частью я чувствую, что предаю Аннет, а другая считает что прошло
уже достаточно времени, раны зажили и нужно жить дальше, но я не
могу. Это меня разрывает. Не лицемерно ли иметь какое-то конкретное
время, по прошествии которого можно снова вступать в отношение с
женщиной после смерти супруги? Я чувствую себя ужасно, размышляя,
какое это бремя для меня, но я не могу остановиться.