Ну? Ага, конечно! Хочешь рассмешить бога — начни строить планы!
Соглашаясь на дикое, а оттого казавшееся несерьезным предложение противника торгануть собой, я действительно самым наивным образом полагала: удача не подведет. Ну не может же быть, чтобы все время какое-то нескончаемое пике. Должна же судьба-индейка повернуться передом не к лесу, а ко мне хотя бы теперь, хотя бы в ответ на такое вот чудо-предложение со стороны, в общем-то, малознакомого мужчины! Ах как было бы круто щелкнуть сейчас его по носу, выиграть легко и красиво, а после уйти… Чтобы уже там, за порогом клуба начать рвать на себе волосы, биться в истерике и размышлять о мыле душистом и веревке пушистой из-за проигранного в чертовы карты дела всей моей глупой жизни…
А если нет? Если выиграет Стас?..
Вспомнилось пошлое скольжение языка в его рту, слово «очко» и последовавшие намеки. Да ни за что!
Я оценила свои карточные перспективы, попыталась хоть что-то прочесть на невозмутимом лице Стаса, не преуспела, скинула слабые карты, прикупила две взамен, глянула и внутренне застонала: всё. Вот теперь точно всё. Финита ля, как говорится.
— Вскрываемся? — спросил, кажется, все понявший Стас.
Я в ответ лишь раздраженно махнула рукой, а после бросила карты на стол.
— Жаль, я думал, партия будет интереснее, — с ясно читаемым удовлетворением сказал Стас и тоже открыл то, что было на руках у него.
«Флеш рояль» вспыхнул яркими сердечками червей от девятки до короля-победителя, и я прикрыла глаза. Карточный долг — долг чести… Ага! Какой, блин, чести, если?..
— Жду вас, Елена Георгиевна… Ммм… И рад бы прямо сейчас все вопросы решить, но… дела, дела. Так что давайте завтра. Вечерком. Скажем, часов в семь, — поднимаясь из-за стола, скучливо сообщил Стас. — Договоримся о месте и… сочтемся.
Я подняла голову: этот гад, которому я вот только что по собственной дикой глупости спустила в карты уже не просто свой бизнес, а самое себя, смотрел на меня, и ни скуки, ни озвученных пару минут назад ленивых сожалений по поводу «неинтересной партии» в его голубых, но совсем не наивных глазах не было и в помине — лишь нетерпеливое, жадное желание. Твою ж мать!