Сказала, а после все-таки захохотала. Поржали вместе со мной и врач с фельдшером. Нервно подхихикивала даже девица, так и лежавшая на Максе. И только он — Максинька, сука такая — пылал праведным гневом, намазанным тонким слоем поверх вселенской стыдобы. Врач тем временем предложила ему помочь своей «даме» перекатиться так, чтобы было удобно сделать ей внутривенную инъекцию. А после, когда Макс, повозившись и одновременно пытаясь хоть как-то себя прикрыть, сделал все как надо, ввела что-то девице в вену на сгибе локтя.
— Это слабый наркоз. Она успокоится, и влагалищные мышцы расслабятся.
— Отлично! — Макс испытал очевидное облегчение. — А скоро? А то, простите, еще и больно.
— Могу сделать обезбол. Это быстро. Вам-то, уважаемый, не то что штаны — трусы и те снимать не придется.
— Потерплю уж!
— Ваше право. Как говорится, бог терпел и нам велел.
Препарат подействовал довольно быстро, и парочка на моей кровати смогла наконец-то расцепиться. Макс тут же вскочил, потянув за собой плед, а девица так и осталась лежать теперь вообще ничем не прикрытой. Вид у нее был расфокусированный, тяжелые груди стояли домиком, явно указывая на свою совсем не природой данную «начинку», бритая промежность блестела от влаги…
Подступила тошнота.
— Это не опасно — то, что вы ей ввели? Она вообще-то беременна, — Макс уже натянул треники и сразу принял вид самоуверенный и даже угрожающий.
— Что ж вы об этом сообщаете только сейчас? — врач только руками развела.
— Так свой-то хер важнее. А теперь, когда он на свободе, можно и заботу изобразить, — пояснила я и уселась в кресло.
Ноги не держали. И теперь хотелось не смеяться, а плакать. Истерика? Еще не хватало…
Врачи, дополнительно убедившись, что с Максовой любовницей, по-прежнему валявшейся на моей кровати, все в норме, ушли. А я так и сидела, заторможенно соображая, что теперь делать мне. С мужем. Кажется, уже бывшим. И вообще со всей своей внезапно сломавшейся жизнью… Значит, эта девка от него еще и беременна… Поймала на старом, как мир? На залете? Или?..
— Презик с дыркой попался? А, Максинька?
И тут Макс принялся орать. И орал он что-то такое злобное и ужасное, что, кажется, обалдела даже его девица, несмотря на весь наркоз. А я… Я вдруг от этого его ора словно оглохла. Или просто отупела, потому что даже не сразу поняла, что, по его мнению, это я во всем виновата. Была и остаюсь! Не он, а я! Он вопил, что давно хотел ребенка, а я все никак; что с другой он от безысходности, потому что он тоже человек и хочет уважения и тепла, которого от меня ему было никак не дождаться; что ему со мной тесно и душно, а он натура творческая и ему воздуха надо и полета.