– Да, мессир?
– Я надеюсь он еще жив? – с
сомнением посмотрел он на меня, лежащего без движения.
А я просто не могу сейчас
пошевелиться. Устал очень. Вот лежу - силы коплю.
Модест нервно сглотнул:
– Секундочку…
Ах, ты ж, падла! Я поморщился.
Этот пухлый гаденыш подскочил и пнул
меня острым носком своего ботинка прямо под ребра, выдавливая из
моих легких хриплый рык.
Исполнительный крысеныш тут же
отскочил обратно к своему хозяину и радостно сообщил:
– Живой!
– Хорошо, – кивнул тот. – И где там
Пьетро? Он готов?
– Готов, монсеньер.
Из-за колонны вышел новый персонаж
этой странной мизансцены.
Двигался он плавно и бесшумно.
Хищный взгляд и надменная улыбка. В движениях его угадывались
навыки опытного бойца.
– А, Пьетро, ты уже здесь? –
одобрительно кивнул мужчина в камзоле.
– Здесь, монсеньор. И мои зверушки
уже жаждут порезвиться.
– Отлично. Уверен им понравятся
новые игрушки.
Игрушки… Зверушки…
Я что, в долбаный цирк попал? А этот
долговязый с тростью – их шпрехшталмейстер?
– Не переживайте, мессир, мы все
сделаем в лучшем виде, – пухляш подобострастно взглянул на своего
хозяина и в очередной раз потер ладони друг о друга.
– Модест, ты точно понимаешь,
насколько это важно? – мессир позволил себе лёгкую улыбку, от
которой у того задергался глаз.
– Конечно, мессир. Я понимаю…
– Просто уточню у тебя еще раз. Ты
же знаешь, как это должно выглядеть? Или нет?
– Ммм…? – Модест замычал что-то
нечленораздельное, морща при этом лоб в попытках решить, какой же
из ответов будет правильным.
Не став дожидаться пока к внезапно
онемевшему слуге вернется дар речи, мессир продолжил:
– После смерти отца, выродок
Серебряковых впал отчаяние и перерезал всю прислугу в доме. Принес
их в жертву, чтобы воскресить главу рода при помощи запрещенного
ритуала. О котором он случайно узнал, наткнувшись на старинную
книгу в их родовой библиотеке… Книгу, кстати, подбросили?
– Да, мессир, – пухляш закивал. Да
так активно, что его голова готова была оторваться от тела. – Я
лично это проконтролировал.
– … Он надеялся призвать того, кто
сможет вернуть старшего Серебрякова к жизни, но совершил ошибку,
неправильно нанеся кровавые символы на алтарь, и вырвавшиеся наружу
потусторонние твари разорвали его самого.
– Гениально! – выдохнул из себя
Модест, когда тот закончил говорить. По пухлой щеке потекла
одинокая слеза восхищения.