— Вот и славно, — улыбка прикоснулась к губам и стала более натуральной. — Побольше отдыхай и заботься о себе. Не забывай, что это будет самое торжественное событие за последние несколько сотен лет.
— Конечно, — засмеялась та мне в ответ. — Кто за исключением нас, мог сотворить такое чудо. Это гордость нашей семьи и её же достоинство. Потому мы и затеяли всё это.
— Обязательно, — поняла я подтекст её фразы. — Мы же прекрасные розы восьмой колонии, никто не должен оказаться на вершине.
— Отдыхай, Лил, — покачала головой старшенькая, — тебе предстоит несколько тяжёлых месяцев, и я не хочу напрягать тебя ещё больше.
— И ты не забывай заботиться о себе и детях, потом расскажешь, как вы и чем занимаетесь, а теперь ложись, время позднее, а тут ещё и я со своими расспросами, — покачала головой и поцеловала экран. — Сладких снов, Бри.
— И тебе, — мурлыкнула сестра, и экран потух.
После всего пережитого в первый день собрать себя с постельки было задачкой не из простых. Я то и дела пыталась проигнорировать будильник и поплотнее завернуться в одеяло. Приветствовать студентов не хотелось. Мне и взаимоотношений с профессорами хватило за глаза, чтобы возненавидеть эти стены уже с первого же мгновения своего пребывания в них. Казалось, что я очутилась в какой-то мелодраме и теперь подобно бульварной героине, вынуждена расхлёбывать все неприятности и терпеть унижения.
И всё же отвесив себе мысленную оплеуху, заставила оторвать задницу от мягкого матраца и пошла собираться. Желала я того или нет, но это была не моя война, а противостояние сестры с теми, кто раньше у неё преподавал. И эти изуверы пойдут на всё, чтобы заставить молодого ректора ударить в грязь лицом и опозориться перед всеми. Такова участь любого, кого общество ненавидело достаточно сильно, чтобы бояться и строить мелкие пакости исподтишка. Правда, смешного в этом мало, и мне хотелось разрыдаться.
Утренний душ напомнил мне о тех временах, когда самой большой моей головной болью было – что одеть в академию, чтобы покрасоваться перед подружками. Теперь это было наименьшим из бед. Ибо гардероб ректора представлял из себя военную форму и ничего больше. Ладно, спасибо, что хотя бы по фигуре, а не так ужасно, как в нашей. Во что были обряжены мои профессора, вспоминалось с содроганием и нервным тремором. Чёрная юбка, белая рубашка и красный мундир не так плохо, как многим могло бы показаться. В этом даже что-то было.