Когда-то Силанта заперла ее там… Как же герцогесса кричала, колотила по двери, срывая ногти, звала… и никто, никто не пришел.
И сюда никто не пришел, молись, не молись. Отец умирает. Всё…
Сейчас тоже никто не придет.
Ан нет, дверь скрипнула. По традиции засовов на дверях в монастыре не было, редкое исключение составляли покои настоятельницы, а остальные…
Что тебе скрывать в божьем доме?
– Мир душе твоей, дочь моя.
Мария-Элена вскочила с кровати так поспешно, словно та задымилась. Опустилась на колено, коснулась губами протянутых ей четок.
– Благословите, матушка.
– Да пребудет над тобой милосердие Ее.
– Аэссе HYPERLINK "https://flibusta.appspot.com/b/552976/read?YOHbRbtt" \l "n2" \o " Аналог \«аминь\», слово, которым привычно заканчиваются все молитвы. (Прим. авт.) " [2], – привычно отозвалась Мария-Элена.
– Мне пришло письмо, дитя мое. Сочувствую твоему горю.
Мария-Элена осмелилась поднять глаза и бросить на настоятельницу робкий взгляд. И тут же вновь опустила ресницы.
Конечно, она не сочувствует. Просто привычно говорит правильные слова, эта женщина в сером платье и белом платке на тщательно уложенных косах. Не старая, полноватая, с мягким, даже невыразительным лицом, похожим на непропеченную булку… и глаза, как две изюминки. Впрочем, Мария-Элена отлично знала, каким грозным может быть ее голос, какими жесткими глаза и как сжимаются губы, произнося привычную фразу: «В темную, на хлеб и воду, на трое суток».
– Разумеется, ты должна ехать домой. Твоя мать на этом настаивает.
– Да, матушка.
Настоятельница вздохнула:
– Мы искренне надеялись, что ты решишь остаться под защитой наших стен, но, видимо, Она решает иначе, и Ей угодна мирская жизнь, не монашеская…
– Матушка… ее светлость что-то писала обо мне?
Слова почти не выговариваются, язык сухой, как сброшенная змеиная кожа, и едва поворачивается во рту.
Настоятельница смотрела с грустью.
– Да, дитя мое. Герцогиня написала, что тебе уже нашли жениха, хотя имя его в письме и не названо, но это хорошая партия.
Мир темнел, рассыпался осколками…
Мария-Элена хотела бы броситься к ногам настоятельницы, умолять оставить в монастыре…
Бесполезно. Все – бесполезно.
Впрочем, матушка сама поняла ее состояние.
– Если получится так, что ты предпочтешь мирской жизни наше служение, тебе достаточно будет написать мне.