Я отдала сестре ключи, и все необходимое она забирала и привозила мне оттуда сама.
Когда Ада вконец измоталась и устала быть при мне сиделкой, профессор предложил, чтобы я переехала к нему.
Со своей законной женой и детьми он к тому моменту не жил одним домом уже как минимум полгода.
На словах причина была озвучена так: «Они от меня устали».
Поначалу во всем, что не касалось секса, я была совсем пассивна.
Я почти ничего не чувствовала, даже боли, и на тот момент мой внешний мир стал состоять только из двух людей: профессора и Ады.
Они были хорошими для меня только потому, что я им зачем-то еще была нужна!
Но когда я стала немного приходить в себя, то поняла: теперь я у них навсегда, до конца моих дней, в неоплатном долгу.
Ни Ада, ни Николай Валерьевич не знали о том, что у меня есть свои деньги.
Долгое время я и сама об этом не вспоминала.
Ну, не так, чтобы очень много по нынешним временам, но той суммы, которая лежала на сберкнижке (да, вот так, по старинке!) в банке, было достаточно для того, чтобы самостоятельно оплатить поездку на Кипр.
Эти деньги я когда-то скрупулезно заныкивала на черный день, и даже родители об этом не знали.
Зачем ныкала?
Боялась, что родители болеть на старости лет начнут, а у меня с работой что-то пойдет не так.
До поездки оставалось еще три месяца, и самая главная проблема была сейчас для меня такая: как и когда переговорить о ней с профессором.
Аду, если все, конечно, срастется, я решила поставить в известность в последний момент.
На то у меня были свои соображения.
Сегодня была суббота, и после долгих упреков с моей стороны Николай Валерьевич решил, что вечером мы идем в ресторан, и идем вдвоем.
Ура?! Ура…
Я даже как-то необычайно оживилась с самого утра: как будто мне восемнадцать и рядом с подъездом меня вот уже битый час ждет интересный взрослый мужик, которого я непреодолимо заинтриговала!
После того как Николай Валерьевич сослал семью на дачу, а по факту – оставил, на свои личные удовольствия он стал тратить существенно больше денег, и мои недешевые наряды стали неотъемлемой частью его возрастных чудачеств, хотя, сказать по правде, во многих вопросах он был жадноват…
Но наряды-то мои он, по большому счету, не мне покупал, а себе!
Я же теперь тоже стала частью его статуса, а о той, которая осталась жить на даче под Звенигородом, я предпочитала совсем не думать, тем более что она, равно как и все другие, не могла знать об истинном положении вещей в наших с ним отношениях.