– А кое-кому не нравятся, – резко сказала она. Похоже, что от слов девушки Бруклицына еще не отошла.
– Мона Лиза, возможно, тоже не всем нравится.
– Спасибо, утешили, – сказала она, и чуть приметная улыбка тронула ее губы.
Бруклицына вглядывалась в мое лицо, а я стал рассматривать ее.
Следует сказать, что как женщина она мне не приглянулась. Лет за тридцать, какая – то простенькая, ничем не примечательная, разве что глаза красивые, да губы припухлые, теплые, а может и горячие.
На ней была черная футболка на два размера больше, чем надо бы, и те же просторные джинсы с засохшей краской. Под футболкой лифчика не было, и небольшие груди четко прорисовывались за тонкой тканью. Почувствовав мой взгляд, она ерзнула на стульчике, и я стал смотреть мимо неё на публику на набережной.
Минут через двадцать она отколола листик и подала мне. Было похоже, но восторга не вызвало. Пейзажи с дамочками у неё получаются гораздо лучше.
Я расплатился и отошел.
Утренний кофе и Колян с катера
На следующий день утром я увидел Бруклицыну на набережной, она собирала этюдник после рисования. Я поздоровался, она приветливо кивнула. Я предложил помочь донести ее амуницию, все равно делать нечего, она согласилась.
– И как вам удается так рано вставать? – спросил я.
– Тяжко дается, но потом ловлю кайф от утра, моря, да и за спиной меньше хрюкают.
– Тут один жаловался, что вы его далеко послали.
– А если нормальных слов не понимает.
– Может, кофейку выпьем, – предложил я.
– Если угостите, почему бы и нет, – согласилась она.
Мы сели за столик одного из только что открывшихся кафе. Кроме кофе я заказал и пирожные. Посидели мы с полчаса, познакомились, звали ее Марина. Из разговора выяснилось, что живет она здесь одна, сын шести лет – у матери в Херсоне. А сюда приезжает на заработки, и живет с весны до осени. На вопрос, а муж чем занимается, сказала:
– Эгоизм свой холит, – и, помедлив, добавила, – художник он, в училище познакомились. Нормальный мужик был, а потом как сбрендил, непризнанный гений, – с ехидцей добавила она.
– А может это так и есть, – сказал я. – Насколько я помню, Ван Гога тоже считали психом, а он оказался – гением.
– Пусть будет хоть трижды гений, меня это уже не колышет, и … закроем тему.
– Как скажете, – сказал я, улыбнувшись как можно шире, и это сняло напряжение, вызванное разговором о муже.