Этот сон, который снился ему с какой-то регулярной последовательностью, выматывал похлеще работы. Будто идет Ухов по июньскому лугу ранним утром, где-то журчит ручей, солнышко только начинает припекать, а трава еще прохладная, так и хочется упасть в нее и смотреть на бегущие облака. Но тут появляется бабочка совершенно удивительной окраски и размера. Ухов ошеломлен. Он пытается поймать ее, рассмотреть поближе, запомнить мельчайшие линии на ее крылышках, переходы от одной краски к другой, но она не дается, будто манит куда-то. Ухов бежит за ней, протягивая руки, и не может поймать. И когда, совсем изнемогший от погони, останавливается, бабочка садится на его плечо. Удивительная, необыкновенная, покорная…
Именно в этот момент его наполняло ощущение такого неимоверного счастья, легкости, почти невесомости, что перехватывало дыхание. Он просыпался. Всегда на одном и том же месте. Долго потом смотрел в потолок, чувствуя учащенное биение сердца и выступивший на лбу пот.
Ухов презирал всяческую мистику и недосказанность. Только конкретность. Только по существу. Но реальность утекала, как вода из непочиненного крана на кухне, и он совершал странные поступки. Вот и сегодня: завелся так, что чуть не ударил этого новенького, белобрысого молокососа.
Перед операцией и после – в ординаторской обычно травили анекдоты. Рассказать новый анекдот, не слышанный никем, считалось высшим пилотажем и почти приравнивалось к блестяще сделанной операции. Жорка Саркисов, однокурсник Ухова и давний друг, был мастером высокого класса. Большой, толстый, волосатый и очень добрый, Жорик был хирургом «божьей милостью», но совершенно не честолюбивым. Его, в отличие от Ухова, любили до обожания в хирургическом отделении, да и во всей больнице. Ухова уважали, восхищались, боялись, а Жорку любили. И в этом было существенное отличие. Две большие разницы, как говорят в Одессе. Жорик сглаживал все острые углы и умело гасил взрывной и очень властный характер друга.
В этот день Ухов не смеялся и не поддерживал разговор. Операция прошла не удачно, вернее не так, как он планировал. Белобрысый интерн, присланный из ординатуры, завел всех. Жорка громко смеялся, показывая свои сахарные крупные зубы, и от восторга закатывал глаза. Ординаторская взрывалась хохотом и одобрительным гудением. Практикант становился своим.