Вторая княжна Наталья Александровна не была красива; она потомъ вышла за барона Розена. Третья Прасковья и четвертая Анна, моихъ летъ, еще не выезжали. Мы часто виделись, вместе гуляли на Пресненскихъ прудахъ и бегали въ саду Щербатовыхъ. По времени княжна Прасковья вышла за своего родственника, тоже князя Щербатова. Все три были назначены фрейлинами, но жили въ Москве и являлись ко двору лишь во время приезда царской фамилии. Княжна Анна выделялась своей красотой и, когда войдя въ совершенные года, она представилась Государыне, то Александра Федоровна, любившая окружать себя всемъ красивымъ и изящнымъ, пожелала ее иметь всегда при себе.
Хотя Щербатовы имели 2000 душ въ Харьковской губернии, но при большой семье трудно им было содержать трех дочерей при дворе, где любили пышность, и Государыня всегда замечала, если фрейлина являлась два-три раза на балъ въ одномъ и томъ же платье. Поэтому Щербатовы всячески старались оставить дочерей въ Москве, въ чемъ и успели для двухъ, Анну же нельзя было удержать. Она однако была во фрейлинах недолго. Императрица нашла ей партию въ лице флигель-адъютанта Александрова. Императрица сама заботилась о приданомъ княжны, была у нее посаженой матерью, нарядила въ собственные бриллианты и позволила пригласить не только родныхъ, но и кого пожелаетъ. Венчание происходило въ церкви Зимнего дворца. Къ этому дню приехали Савичъ и родственникъ князь Одоевский («Дедушка Ириней») о которомъ я уже говорила. Следующий нашъ приездъ въ Москву у Щербатовыхъ, князь Одоевский, любитель музыки и отчасти композиторъ…»
Статья «Черты старинного дворянского быта» опубликовано в журнале «Русский Архив» 1893 год.
Погодин Михаил Петрович (1800—1875).
«Год в чужих краях». Дорожный дневник М. Погодина. Часть I. Москва. 1844 год. Ценсор В. Флеров.
Петербург. 30 декабря – 12 января, 1839 года.
Стр. 11 …Одно утро провел я в беседе с достопочтенным нашим А. С. Шишковым. Удивительно, как до сих пор, до таких преклонных лет, он сохранил такую живость чувства! Лишь только дойдет речь до Славянского языка, а еще более до словопроизводства, глаза его засверкают, голос сделается звонче, он помолодеет. Он также любит язык, и принимает такое же живое участие в судьбе его, как лет за 50 или 70 перед этим. Шишков оставил свое имя в летописях Русской Литературы.