– Ань. – глотнув пива и зевнув, сказал он. – я по принципу не против.. нащет сама понимаешь… но эта.. у меня эта.. ну, на собаку твою аллергия… я того.. прям ваще дышу и чего-то чешусь..
Он ждал, что Аня заплачет, и скажет, что щенок дороже – все девочки вечно любят щеночков, пупсиков, цветочки… и они плавно разъедутся на своих иномарках. Но Аня решила иначе, и в тот же вечер милая, голубоглазая Джоли оказалась заботливо привязана за красный ошейник, который так шел к ее меховой шубке, у магазина «АШАН», на самом выезде из большого города…
Молодая супружеская пара, приехавшая рано утром в магазин, с изумлением увидела породистого щенка, который лежал, насколько позволял поводок, и скулил безостановочно. Джоли повезло – её тут же забрали, накормили, и позвонили по телефону, написанному внутри сердечка на ошейнике.
– ой, – сказала Аня, – это какая-то ошибка, у меня никогда не было собаки…
Никитин жил с Элечкой уже третий год. Расписываться теперь было не модно, свободу искали не от семьи, а в семье. Так они и жили, не мешая друг другу. В съемной двушке в Бирюлево. У Никитина был Hover, плазменный телевизор и амбиции. У Элечки была стиралка Bosch, кожаный диван и мечта сняться в кино. Элечка была родом из деревни, страшно стеснялась этого, тянула московское «а», скандалила, как настоящая столичная штучка, но мусор все равно выбрасывала около подъезда. Хорошо они жили, незаметно друг для друга и без обязательств. Как-то вечером, когда от духоты не спасал даже вентилятор, жужжащий на холодильнике, и пиво казалось теплым, и майка липла к телу, Элечка вдруг хлопнула себя по лбу. Представляешь, сказала она, мне сегодня Вика из деревни позвонила, сказала, что мамка моя померла. Ехать надо. Никитин отлип от телевизора и уставился на Элечку. Тебе чего, маму не жалко? Почему, ответила Элечка, полируя ноготь, очень даже жалко, так померла же? А ехать надо. Дом продадим, на ипотеку хватит. Никитин пожал плечами – он никогда не вмешивался – себя берег.
Выехали так рано, что навстречу попадались лишь желтые сонные такси. До деревни было 300 километров по трассе, 100 – бездорожьем, да еще километров 12 по лесу. Дом, некогда огромный, на две семьи, стоял запущенный. Правая половина давно лишилась крыши, а левая еще жила, и замок на двери говорил о том, что ушли отсюда недавно. Элечка нырнула в заросли березняка, и вернулась уже тропинкой, в обнимку с пожилой женщиной, в чистом стираном халате. Соседка все всхлипывала, все причитала на ходу, все выговаривала что-то Элечке. Та делала отсутствующий вид, будто слышала все это сотни раз и ей это надоело. Наконец женщина открыла тугой замок, вручила Элечке ключ, сказала «здрассьте» Никитину и вошла вслед за ними.