Выйдя из кабинки туалета Герман подошел к зеркалу и внимательно посмотрел на свое отражение. «Ну и угораздило же меня во все это вляпаться» – прокрутилось у него в голове. Глубоко вздохнув, Герман направился к выходу, но тут услышал женский голос. Голос доносился из-за стенки, и женщина которой он принадлежал явно разговаривала с кем-то по телефону.
– Да все так и было… этот идиот просто подпалил офис… нет мы успели выбежать… он кричал что-то про высший смысл и прочую фигню… ага говорил про то что очистился, размахивая этим, как же его… коктейлем Молотова… я вообще считаю что нам нужно сменить кадровую политику… не говори, сентиментальный человек притворяющийся циником, это самый опасный человек, особенно если он сам верит в собственный цинизм… да.. хорошо, пока.
Голос за стеной стих. Герман вновь тяжело вздохнул, и пытаясь отогнать плохие мысли относительно своего будущего, вышел из туалета.
Очутившись на улице, Герман сразу же пошел в сторону черной волги, что ждала его за поворотом, как затаившийся хищник, готовясь проглотить, а затем и переварить его. Однако внезапно что-то изменилось. И почувствовав это Герман сразу же остановился. Осеннее солнце ласкало его лицо, трава под его черными лакированными туфлями еще не начала редеть, готовясь к зиме, а напротив, стала мягкой, словно он ступал по ковру. Легкий прохладный ветерок коснулся его кожи, и по телу Германа пробежала волнительная дрожь. Герман понял что здесь, на заднем дворике адской канцелярии, он не один.
Герман медленно повернулся. Сначала ему пришлось зажмурить глаза, ибо по ним било нечто очень яркое, но постепенно его веки разомкнулись. Внезапно по его ногам будто прошел заряд электрического тока, и не сумев устоять Герман упал на землю. Перед ним стояла женщина невероятной красоты, в белом одеянии, и казалось, от нее исходят лучи света, тянувшиеся к Герману. И тут Герман почувствовал нечто, что не чувствовал никогда прежде. Это было чувство абсолютной чистоты, и оно было настолько всеобъемлющим, что тело Германа забилось в неконтролируемой дрожи, а на глазах его выступили слезы. Да что там выступили, слезы текли как весенний ручеек, питающийся растаявшим снегом, и сам Герман ощущал будто внутри него что-то тает, что-то черствое, совершенно ненужное, что-то что он давно с собой таскал, но почему-то боялся выкинуть прочь.