– Шестнадцать, – спокойно отвечал Цахи.
– Мой кореш по интернату, – помог другу Боаз. – Давно в деле. В Рамат-Авиве наседкой сидел, пока не повязали.
Барбур с сомнением покрутил клювом.
– Давно в деле! – фыркнул из своего угла напомаженный. – На фига тебе малолетки, Барбур? Развел тут детский сад…
Хозяин Комплекса словно ждал этого вмешательства.
– А тебя, Кац, никто не спрашивал. Разве в годах дело? Ты вот на два года старше, а ума – чуть, одна борзость… – он снова повернулся к Цахи. – Только учти, пацан, отдыхать у нас не придется. Тут пахать надо.
– Слыхал, – кивнул Цахи. – Забесплатно в Комплексе только собаки лают.
Барбур удивленно крякнул.
– Молодец. Быстро усваиваешь… Стал-быть, так и решим. Поможешь пока гидам, а там посмотрим – может, и на что другое сгодишься… – он сделал знак парнишке-проводнику: – Бенизри, сгоняй-ка за Ромео.
– Бенизри туда, Бенизри сюда… – недовольно буркнул парнишка, который тем временем успел налить себе кофе и залечь на матрасы. – Что я тебе – йо-йо?
Кац наставительно поднял палец:
– Давай-давай, йо-йо. Босса уважать надо, слушаться. Учил я тебя, учил, а ты все никак не усвоишь…
Улыбался он нехорошо, словно нож вынимал – уголки рта не ползли вверх, к ушам, а резко раздвигались в стороны, открывая опасную острозубую щель. Вздохнув, парнишка отставил стакан и поднялся на ноги. Как видно, напомаженного Каца он побаивался куда больше, чем хозяина Комплекса. Цахи покосился на Боаза – компания Барбура выглядела не слишком приятной. К счастью, от них не потребовалось оставаться здесь. Пришедший через несколько минут длинный нескладный парень со странным прозвищем Дикий Ромео увел Цахи и Боаза к себе, на восьмой этаж корпуса Эй.
В комнате гидов было темно и тихо.
– Все спят, – вполголоса объяснил Ромео и посветил в угол на груду матрасов. – Ложитесь и вы. Одеяла там же. Утром поговорим.
Назавтра Цахи проснулся от почудившегося ему запаха домашнего уюта. Суть этого запаха угадывалась с безошибочной уверенностью – тем более удивительной, что Цахи никогда не знал ни особого уюта, ни настоящего дома. Лелея в себе это замечательное ощущение, он какое-то время лежал с закрытыми глазами и даже попробовал отступить назад, в сон, дабы продлить неожиданное счастье. Увы, диспозиция не располагала к подобному отступлению: солнце наотмашь хлестало по плотно зажмуренным векам, а неуклюжий маневр переворота на другой бок неизбежно потревожил бы хрупкую материю сна, а следовательно, и запаха. Вздохнув, Цахи сел, потянулся и открыл глаза.