, и она, стало быть, могла бы обосновываться только фикцией злого умысла – самой опасной и самой произвольной из всех фикций, след которой не встречается ни в одном другом месте.
Совершенно в таком духе Павел разрешает этот вопрос в отдельном случае[132]. Когда после литисконтестации случайно гибнет вещь, которую требуют с помощью hereditatis petitio или виндикации, то возникает вопрос, должен ли ответчик как таковой безусловно возмещать это. Согласно словам вышеприведенного решения Сената, это можно было бы допустить в случае hereditatis petitio, и поэтому некоторые действительно это допустили, и даже в случае виндикации. Но Павел говорит, что всюду следует проводить различие между добросовестным и недобросовестным владельцами: недобросовестный должен отвечать за случайность, а добросовестный – нет, для чего он приводит следующее, очень понятное основание:
«Nec enim debet possessor aut mortalitatem praestare, aut propter metum hujus periculi temere indefensum jus suum relinquere».
Здесь совершенно четко признано, что добросовестный владелец не становится недобросовестным вследствие литисконтестации и что от него нельзя требовать перестать добиваться своего мнимого права[133].
Я попытаюсь разрешить или сгладить противоречие между приведенными фрагментами из Ульпиана и общими принципами и другими фрагментами.
Для этого прежде всего смогут послужить некоторые моменты, сами по себе правильные, а также немаловажные, но все же еще недостаточные для поставленной цели.
Во-первых, выше уже было отмечено, что некоторые результаты литисконтестации имеют много общего с результатами mala fides, и эта общность результатов могла, пожалуй, послужить поводом для не очень осторожного высказывания, что mala fides действительно связана с литисконтестацией. Такое объяснение применимо к некоторым, до сих пор еще не упоминавшимся фрагментам[134]; его явно недостаточно для абсолютных высказываний Ульпиана.
Во-вторых, относительную mala fides все же можно допустить в качестве результата литисконтестации. Ведь даже если ответчик твердо уверен в своем праве, он все же не может скрыться от возможности проиграть процесс. Поэтому если путем отчуждения или потребления вещи он умышленно ставит себя в положение, в котором невозможно выполнить возможное присуждение, то в