Мне не нравился его покровительственный тон и еще меньше нравилось то, что он этим тоном говорил. Откровенную чушь!
Сатоев бросил на меня быстрый предупреждающий взгляд, не оставив мой выпад с "чИто" без внимания. И дальше заговорил медленней и почти без акцента, явно контролируя себя. От этого его голос стал вкрадчивым и каким-то давящим.
- А то, что нет ничего проще, чем трахнуть русскую замужнюю бабу. Там даже уговаривать не надо. Намекнул и Усё. Она сама уже тебя тянет куда и ноги расставляет...Несчастные, замученные, недоебанные ходят. Навыбирались, млять...Выборщицы. Свобода им нужна...Мужика им надо уважать своего и меньше о выборе думать, а нет эта вот твоя любов, яснА?
Меня аж подорвало. Ну уж!
- Ага, этому и учат! Думаешь меня не учили, сестру мою, мать?! Уважать, молчать и в рот заглядывать, да! Когда этот твой муж тебя ни во что не ставит, ноги вытирает, а сам ходит и вон, замужних русских баб трахает, как ты сам говоришь...Благодетель тоже мне нашелся! Недоебанные они. А ты вот прямо найдешь и дое...
- ЧЁто плохо учили, раз такое говоришь! - рыкнул Хабиб, сжимая сильнее руль. Так, что сбитые смуглые костяшки его пальцев слегка побелели.
И мне бы остановиться...
Но у каждого из нас есть свой триггер...И это был мой. Выстраданный, взращённый, постоянно нарывающий от любого давления.
- Учили, как тебе и не снилось, - отрезала срывающимся от эмоций голосом, - Только у меня и свои глаза тоже есть. И мозги...
- И что ж твои мозги? - Хабиб вскинул бровь с презрительной издевкой, косясь на меня, - Где ж муж твой, Мадин? Уже не девочка поди...Что? Так и не случилас любов? Не выбрала?
- Был у меня муж. И да, я его сама выбирала! И ни секунды не жалею, что не дала навязать мне какого-нибудь... такого как...- я поджала губы, проглатывая точно обидные для Сатоева слова.
Окатило вдруг жаром стыда. Вся кожа запылала. И что я так разошлась? Ну не плевать ли мне, что этот мужлан горный думает? Сейчас доедем, и я его больше и не увижу никогда. Тем более, он мне помог, а я...
Вот только, если я резко тормознула, то раззадоренного Хабиба уже было не остановить. Он резко вывернул руль и почти прочесал капотом метровый сугроб на обочине, прежде чем кадиллак дернулся, буксанув в снежной каше и наконец остановившись. Сзади заорал чей-то матерящийся клаксон.