Я: «Выходит, это что-то психологическое».
Сергей: «По-разному говорят. Может, психологическое, некоторые говорят, что это все эксперимент, другие – что от пагубного влияния на мозг радиации и химии тумана, а я, например, думаю, что просто от однообразной жизни на закрытой территории, как в клетке. Вспомни, когда в детстве в зоопарк ходили, там животные, наверно, как-то так себя ощущали, некоторые ж там дуреют – из угла в угол ходят, помню, с мамой долго наблюдали, как лиса туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда. А может и изучают, испытывают на нас что-то… Да и какая разница-то, разве если будем знать, это что-нибудь изменит?»
Я: «А вы бежать пытались из зоны?»
Сергей: «А нафиг? Какой смысл? Во-первых, привыкли, тем более тут, можно сказать, родина. Во-вторых, сам же говоришь, граница хорошо охраняется, раньше были попытки – до границы и близко не доходили, их возвращали, это большая удача, что тебя по пути не засекли. И в-третьих, тут ведь всем обеспечивают, в продовольственном платить не надо, набирай сколько угодно, формально почти анархия, на рожон не лезь – никто не тронет, делай что хочешь, если сильно не хочется, то можешь и не работать, заставлять не будут. А еще подумай вот, если животное из зоопарка выпустить на волю, волка в лес, к примеру, то что будет? Сдохнет, не сможет жить в неволе, не умеет, это не волк уже, а собака. Логично? Так и получается: и в зоопарке мучаются, но и на воле жить не сможешь. Ладно, пошли пройдемся».
Выходим из дома. Я больше хочу попасть в центр, но сегодня не поедем, по словам Сергея, уже поздно, лучше с утра, в другой день.
Мы идем по улице, негромко разговариваем. Других людей, как обычно, немного.
Сергей: «Вот это урод, это урод, это тоже. Вот те – местные».
Никак не могу привыкнуть к определению «урод», все-таки оно очень унижающее, это оскорбление.
Я: «Называть их «уродами» не очень грубо?»
Сергей: «Они уроды и есть, что тут рассуждать. Говори, как есть, все так говорят. Тоже мне толерантность, нашел кого жалеть… Ты потом с ними больше пообщаешься и сам скажешь, что они – уроды. Для нас они как такая, знаешь, данность, как неодушевленные предметы, как мебель в квартире. Слушай, ты извини, я пока тебя ни с кем из наших не знакомлю, с друзьями своими. Про тебя, конечно, рассказывал им, сразу вообще не верили, а сейчас еще побаиваются, так я тебя вроде как проверяю. Но лично я тебе верю, не подумай».