Далеко, но шанс был. Древо уже достигло уровней, на которых
суб-способности активировались невербально. «Локус контроля» мне
вряд ли удастся, но с «Убеждением» могло получиться. Короче,
пробовать надо. И если я подчиню Добруша… Нет, не буду загадывать…
Вот только для воздействия нужен устойчивый визуальный контакт. А
взгляд Мишеньки метался, словно у буйнопомешанного.
«Ты можешь прямо в глаза ему посмотреть?!» — мысленно рявкнул
я.
И вместе с Мишенькой задохнулся от удара под дых.
— Ты что творишь, остолоп? Жить надоело? Сам сгинешь и других
под монастырь подведёшь, — прошипел на ухо мичман Трофимов и, ещё
раз всадив кулак под ребро, громко крикнул через плечо: — Штатно
всё, господин офицер. Малой чуть лупоглазов глаз не испортил.
Расстроился.
Митрич думал недолго. Сунул Мишеньке в руки струмент, сам
включился в игру и заторопился навстречу охотнику.
— Та не, Добруш, всё ладно, тебе померекалось, — проскрипел он,
закрыв нас спиной, и принялся заговаривать Добрушу зубы вслед за
Трофимовым. — У мальца, прост, не совсем получается, чуть глаз не
спортил, вот и осерчал. Я, ить, им всем втолковал и про выработку,
и про учёт, и про строгость твою… Так-то ребятки смекалистые, будет
с них толк.
Я испытал к старику прилив благодарности. Если бы он хоть
взглядом, хоть жестом пожаловался, тут бы нам с Мишенькой и кердык.
А так, вроде как процесс идёт, люди учатся, за артефакты радеют. Да
и Добруш вряд ли захочет лишний раз с Меченым объясняться. У того
нрав крутой. Недосчитается пары рабочих рук, да и вычтет из
доли.
— Не брешешь? — нахмурился охотник, с трудом вникая в поток
красноречия Митрича.
А я почувствовал, как пропало «Направление максимальной угрозы»
и с каждой секундой отпускает «Чувство опасности». «Уколы чужих
взглядов» остались, но уже не такие острые.
— Та не, чё б я брехал, — сделал честное лицо хитрый дед, — Я ж
на сдельщине, сам знаешь. Какой мне резон?
— Гляди ж у меня, — пригрозил Добруш, убирая револьвер в кобуру.
— Хабар порченый пойдёт, с тебя спрос будет.
— Так, ить, я с пониманием, — согласно тряхнул бородой Митрич. —
Потому и шумим.
У Мишеньки на глаза навернулись слёзы от боли, и дышал он пока
через раз, но я считал, что мы очень легко отделались. Добруш,
развернулся и побрёл восвояси, ругаясь сквозь зубы за испачканные
зря сапоги. А Митрич дождался, пока он отойдёт, и погнал нас к
следующей туше, с глаз начальства долой