Договорив, унтер отвернулся и тут же, без малейшего
перерыва, обрушился с площадной бранью на очередного замешкавшегося
новобранца. Впрочем, вскоре все получили положенное и так же строем
отправились назад в казарму. Для хранения имущества солдат
предназначалось довольно большое помещение именуемое ротным
цейхгаузом. Заведовал им каптенармус - старший унтер-офицер Василий
Жуков. Довольно пожилой уже дядька с хитрым прищуром глаз и медалью
"За усмирение польского мятежа", не тратя много слов, показал
новобранцам, куда сложить вещи, и велел выметаться на
построение.
Едва они успели встать в строй, прозвучала команда:
- На молитву, шапки долой!
Полковой священник, отец Михаил, проводил службу
истово, не делая ни малейших отступлений от канона. Будучи
небольшого роста, он, тем не менее, обладал совершенно
невообразимым басом. Не выбери он своей стезей духовное служение,
ему, вероятно, был бы рад любой оперный театр. Трубный глас его
далеко разносился вокруг, а впечатленные им солдаты торопливо
крестились и кланялись. Дмитрию, непривыкшему ни к молитвам, ни к
церкви, поначалу было трудно. Однако взяв себе за правило: "делай
как все", он крестился и кланялся вместе с остальными и не слишком
выделялся из общей массы. Но, как оказалось, далеко не все
прониклись торжественностью момента. Один из новобранцев, здоровый
деревенский парень - Федор Шматов, как видно услышал разговор
Будищева с унтером и очень им заинтересовался.
- Митька, - шепотом спросил он, - а отчего ты
сказал, будто котелок должон блестеть как у кота яйца? Они же не
блестят!
Губы Будищева тронула легкая улыбка, но он
ухитрился сохранить невозмутимое выражение лица и так же шепотом
ответил:
- Федя, ты видал, что кот делает, когда ему делать
нечего?
- Ну, спит.
- Или лижет себе...
- Точно! Только они все равно не блестят.
- Так это, потому что на них шкура...
- Эва как, - покрутил головой Шматов, и в его
голосе прорезалось понимание, - а ежели ее ободрать...
Стоящие вокруг солдаты прекрасно слышали весь этот
разговор и еле сдерживали смех. Это немедля привлекло к себе
внимание отца Михаила и он, сделав страшные глаза, строго посмотрел
на своих сразу же притихших прихожан в форме. Впрочем, служба скоро
закончилась и священник начал читать проповедь. Посвящена она была
событиям на Балканах. Тут актерское дарование иеромонаха
развернулось во всю ширь. Трагическим тоном он повествовал о
страданиях болгар и сербов под агарянским игом. Как страдали они за
веру, как издевались над ними турки, не щадя ни женщин, ни
стариков, ни детей. Затем он возвысил голос: