Да, приятного было мало! Оказаться в незнакомом месте да еще и в незнакомом теле! Тем не менее Ермаков, не откладывая нужных дел в долгий ящик, стремительно оделся в эту форму (а что еще прикажете делать голому и замерзшему до зубовного стука человеку). Затем обмотал ступни теплыми байковыми портянками и вбил в щегольские кожаные сапоги, и на мгновение подумал, что тяжко будет ему в такой обувке на морозе.
Еще были большие золотые наручные часы, вернее – хронометр, лежащий на полочке, папка с какими-то бумагами, портмоне и острый старинный солдатский кинжал-бебут в ножнах.
Константин закурил и уселся просматривать извлеченную из папки бумагу, которая оказалась послужным списком Арчегова Константина Ивановича, 1891 года рождения, православного, из казаков Терской области, холостого.
– Старый знакомый! – воскликнул было он в мыслях, как вдруг его словно окатило ледяной водой.
Он судорожно стал перелистывать бумаги, открыл портмоне и вытряс его содержимое. На стол вывалились восемь монет желтого цвета, определенно золото, сомнений не было, и несколько серебряных.
Рассматривать и рассортировывать богатство времени уже не было. Прощупав ткань, он обнаружил потайной карман и извлек оттуда фотографию, на которой рядом с молоденьким офицером в эполетах сидела симпатичная девушка в старинном платье с кружевами.
Лицо офицера показалось Косте знакомым, но, как он ни напрягал память, так и не вспомнил. Еще бы – с 1913 года много воды утекло. А вот надпись на обороте, написанная бисерным женским почерком, была замазана чернилами, а ниже ее приписано крупными буквами – «сука».
Ермаков напряг зрение и смог прочитать – «На память Костику Арчегову. Я люблю тебя, мой птенчик». Причем последнее слово заканчивалось твердым знаком.
Еще раз вглядевшись в лицо офицера с фотографии, он шумно выдохнул и подошел к зеркалу:
– Ну вот и все! Добро пожаловать на войну!
Нижнеудинск
В предрассветных сумерках еле виднелись дымки из печных труб многочисленных вагонов двух литерных эшелонов Верховного Правителя.
Первый эшелон состоял только из пассажирских вагонов – в голове несколько классных синих и желтых, а за ними длинный хвост зеленых, третьеразрядных.
Второй эшелон был составлен из полсотни обычных теплушек, с надписями на бортах – «8 лошадей, 40 человек». Четверть теплушек выпускала приветливые дымки, а другие три четверти казались безлюдными, если не считать солдат, которые протянулись реденькой цепочкой вдоль вагонов.