- Забыть, Аня? - он прижимает к стене мою кисть, которую всё ещё держит, как в тисках. - Не-ет… На этот раз сбежать тебе не удастся.
Тянет меня в сторону гостиной и резко останавливается. Так неожиданно, что я просто впечатываюсь в его спину.
Стоит напротив, как гора. Высокий, мощный. Грозный.
С годами черты его лица стали ещё более рельефными. И какими-то ожесточёнными.
А ведь всё равно красивый! Всё равно сердце чаще бьется, когда смотрю на него.
Готова убить себя за эту реакцию, потому что он…
Нет, лучше не вспоминать про то, как он натравил отморозков на мою мать.
Выплыл наружу наш роман. Мама, школьная директриса, велела Кириллу не приближаться ко мне, и понимая, каково это - иметь дело с его семьёй, хотела увезти меня в другой город.
Тогда я ещё была на стороне Кирилла. Кричала. Плакала. Проклинала мать.
Пока Вильский не показал, кто он на самом деле такой.
Мама оказалась в реанимации с переломом позвоночника.
И тогда ко мне пришёл его отец.
Рассказал о том, что это его сын затеял. В подробностях описал. Я с ужасом смотрела на доказательства понимая, что меня ослепила любовь.
Было невероятно больно. И стыдно за свою любовь к этому гнилому парню - мама осталась инвалидом по моей вине.
В голове дурман, мысли еле ворочаются, ноги ватные.
Я же была уверена, что он не станет искать меня после всех тех усилий, что предпринял его отец. И я сама.
Вильцев-старший хотел, чтобы его сын, наконец, взялся за ум - у Кирилла это были не первые проблемы с законом.
Его отец пообещал мне помощь с лечением и переездом в столицу. В обмен на это, я должна была исчезнуть, чтобы больше не провоцировать его сына.
Я согласилась на все условия. Кроме аборта.
Так и не смогла задушить в себе эту неправильную любовь. Не смогла убить свою дочь.
Вильцев-старший не в курсе про Веронику. А если узнает, будет плохо. Он ясно дал понять, что не хочет внуков. Поэтому, в свидетельство о рождении я записала другого мужчину, моего хорошего друга по школе.
- Девочка на фотографии… - Вильцев приподнимает одну бровь.
Пытаюсь глубоко вдохнуть, но получается рвано. Как будто мне под ребра ударили.
Худший мой кошмар сбывается.
- Что, "девочка"? - вздергиваю подбородок.
- Твоя дочка? - идёт к журнальному столику.
Я прирастаю к месту. Есть в его движениях что-то, чего мне не хватало.