Среди адептов Церкви нашлось множество влиятельных,
образованных, да и попросту полезных людей, которые добывали
информацию каждый из своей сферы. Так что «свои» нашлись буквально
везде.
И как-то так внезапно вышло, что уже к концу первого дня сходки
Чурчхелы, Нинель Аскольдовна Белич оказалась информирована и
подготовлена гораздо лучше барона Малёванного, графа Кочеткова и
Константина Оскаровича Иванова-Нобеля вместе взятых.
Она выяснила, что Катя Чертанова учится в Академии под
патронажем того самого Державина, от упоминания которого у Белич
сводило челюсти от злости.
И что сейчас она вместе с другими молодыми, но перспективными
магичками проходит полевую практику.
А узнав, куда запихнули этих юных дарований, она радостно
потёрла руки.
Удалёнка. Совсем недалеко от столицы.
Заповедная глушь среди берёзок и осинок. Ни маги света, ни
Тайная канцелярия не помогут там Кате Чертановой.
Другое дело, что любой чужак будет заметен в этих местах как
прыщ на заднице. Особенно такая видная женщина, как Нинель
Белич.
Здесь нельзя было действовать нахрапом. Нужно было что-то
другое.
— Степан Арсеньевич, день добрый, — набрала Нинель Аскольдовна
своему недавнему «напарнику» и коллеге по геологическому
факультету; чуть ли не единственному, кто так и не прибыл на сходку
Чурчхелы. — Ну как ты? Уже получше? Ага… Ага… Ага… Слушай, есть
дело по твоей части.
И Нинель Аскольдовна поведала геологу свою коварную задумку.
Задумку, которая осуществилась уже на следующий день.
— Утро доброе, — сказал Кузьмич, хотя конкретно для него оно
едва ли было добрым.
Ох уж эти неодарённые.
Ну явно ведь не для них алкоголь придуман, а всё равно лезут.
Настырно причём. И так самоотверженно на эту амбразуру кидаются,
будто их печень пуленепробиваема, почки бессмертны, а электролитам
нет конца.
И что в итоге?
Ходят потом, треморными ручонками трясут, охают, ахают и воду
хлебают, как не в себя.
Вот как Кузьмич прямо сейчас.
— О-о-о-о-ох, — с гримасой блаженства на лице, камердинер отлип
от банки с рассолом и чуточку ожил, но тут же: — Василий Иванович!
Завтрак же! — осанкой Вильгельм Куртович резко начал напоминать
виноватую собаку и заметался по кухне.
— Не надо.
— Надо-надо, Василий Иванович! Прошу прощения, это
непозволительный проступок с моей стороны! Я сейчас же всё
исправлю!