— Ты чего?
Не удостоив «молодого» ни одним взглядом, Саша отыскал под рабочим столом паспорт Самойловой-старшей и пулей вылетел из кабинета. Пролистав список входящих звонков, набрал тот, что, по его мнению, принадлежал Мишане, и с огромной неохотой и тяжелым камнем на душе запустил вызов.
— Мне нужно знать, какие у вас планы на девушку, — не здороваясь, не называя себя, выпалил он, как только в ответном басе узнал главного среди известных ему «друзей».
Тот или по голосу понял, что с Вороновым шутки плохи, или предварительно получил инструкции от Шведова, что без «нужного» ответа беглянку не получат.
— Она нам нужна только для того, чтобы сделать карту и все, — услышал опер знакомые обещания и буквально заставил себя в них поверить. — Никто убивать ее не собирается. Ты че, капитан? — с легким смешком добавил бандит, на что Саша просто бросил трубку.
Психуй не психуй, а придется подчиниться. Воронов, едва не скрипя зубами от злости, направился к машине, стараясь не думать о том, как он сообщит об этом Саше. Как будет смотреть ей в глаза.
Думал, вообще не сможет, но он смог.
Запретив себе поддаваться как вчера на ее взгляд, полный страха и мольбы о помощи, короткими, рублеными фразами обрисовал ее «безмятежное» будущее: она просто сходит пару раз в банк (первый — с заявлением о перевыпуске карты, второй — чтобы эту самую карту получить), передаст конверт с пин-кодом и карту Михаилу и будет свободна. По-настоящему свободна. От всех. И от бандитов, и от ментов. Насчет последнего он позаботится.
В момент разговора у него получилось выстроить внутри себя некую преграду, которая не позволила дрогнуть ни душе, ни сердцу, но вот потом… Ее взгляд преследовал его еще долго. Но тяжелее всего пришлось вечером в тот же день. И даже присутствие Яны не спасало.
Та была довольна и счастлива, порхала и щебетала словно птичка, однако Воронова терзали противоположные чувства. Больше при виде ее многочисленных мягких игрушек он не испытывал умиления, а огромные баулы с вещами, из-за которых в маленькой комнате стало еще теснее, нагнетали тоску и раздражение.
— Пойдем перекусим где-нибудь? — предложил он, разыгрывая из себя радушного хозяина уже скорее из вежливости. Глухое недовольство кипело и бурлило внутри, требовало выхода. — Я тебя на улице подожду, — бросил он Яне, когда та дала ему понять, что ей нужно переодеться.