совестью поеду пить.
— Не обольщайся. Свою совесть ты
давно пропил, — я сажусь рядом, но не слишком близко. — Итак, наши
шаги?
— Да плевое дело. Ерунда, — он
фыркает, доставая из кармана пальто свернутые бумаги, и, не глядя,
начинает обозначать основные моменты. — Наша знакомая старушка
продала единственное жилье в два раза ниже рыночной цены. Об этом
прознала дочурка и, порыв немного носом, вышла на нас, как на
главных виновников всех бед ее дурной мамаши, — передавая мне
документы, он продолжает говорить. — Старуха, конечно, в
расстройстве и всем остальном, но ее подпись у нас есть. Отстающей
в развитии она не считается, так что здесь у нас все чисто.
— Не считается, конечно. Куда ж ей до
тебя, — подкалываю его и, игнорируя высунутый язык, еще раз
пробегаюсь глазами по документам. — Как обстоят дела с
адвокатом?
— Ирвин уже связывался с ним. Сначала
он упирался, но небольшая «демонстрация» заставила его более
основательно все обдумать. Теперь все их доводы больше не будут
иметь смысла.
Мне было хорошо известно, какие
Рамирес проводил «демонстрации». Приятного в этом было мало,
поэтому повезло, что на месте адвоката была не я. Закончив читать,
я вернула Риду смятые бумаги.
— Ничего не меняем. Делаем, как
договорились: приходим, доказываем свою непричастность, уходим с
победой, — я потираю ладони, чувствуя, как начинает холодать. — И
не смей ляпнуть что-нибудь идиотическое. Не хватало еще провалиться
на таком деле.
— Я буду нем, как рыба. Похмелье не
способствует красноречию, знаешь ли, — Кейн усмехается, а затем
щелкает пальцами. — Точно! Чуть не забыл! И все из-за тебя,
Джи-Джи! — вскрикивает Рид, резким движением вытаскивая что-то из
кармана. — Держи.
Он протягивает небольшую бумажку и,
забирая ее, я замечаю дату. Это билет на самолет в Чикаго. Ровно
через месяц. Кейн встряхивает карманы и достает еще один билет.
— Наш путь на родину. Ирвин все время
нудил, что я должен мигом отдать один тебе, — он кивает на билет. —
Так сказать, аванс за последнее дело в Корее, а после… мы
возвращаемся домой.
Рид убирает свой билет в карман и
снова переводит взгляд на реку. Я не знаю, должна ли я радоваться
возвращению в Чикаго или только сильнее зацепиться за оставшийся
здесь месяц. Помню, что отправлялась я сюда с большой неохотой, но
кто бы меня спрашивал? Но теперь, когда совсем скоро нужно
возвращаться, я опять задумываюсь о своем будущем. У меня не было
жизни до «Триады», не будет и после — так мне говорил Рамирес, и
время показало, что он был прав. В какие бы места мы ни прибывали,
у нас всегда была одна цель и одни и те же роли, отличающиеся
только деталями и именами, но не содержанием. Чем больше я думаю об
этом, тем в большее уныние меня это вгоняет. Я поднимаюсь с земли и
иду в сторону дороги.