Подобная мысль мелькнула и в моей голове, но она быстро
сменилась на другую:
- Вот все-таки, церковь во всех мирах едина, - тихо пробормотал
я себе под нос.
Такие понятия как “аскеза” или хотя бы “скромность” местным
религиозным шишкам были, судя по всему, не знакомы: все должно быть
дорого-богато! Если иконостас то от пола до потолка и непременно из
золота. И чтобы потолок был обязательно расписан всякими там
фресками, а пол чтобы был мощеный самым дорогим камнем... В моем
мире меня всегда поражало когда попы призывали своих прихожан к
скромности и терпению, покачивая огромным пузом, на котором, как
правило висел массивный золотой крест размером с мою ладонь.
Местный Патриарх, судя по всему, от них если и отличался, то не
сильно.
Мы медленно шли по огромному вытянутому залу, высокие своды
которого были украшены лепниной, расписаны библейскими сюжетами, и
подперты массивными колоннами, обрамленными, конечно же, золотыми
орнаментами. На стенах зала висели гобелены, рассказывающие истории
о славных подвигах служителей Святого Ордена. Их цветные нити
переливались в мягком свете свечей, от чего складывалось ощущение
что рыцари в белых одеяниях на гобеленах оживают и движутся.
Под потолком я заметил витражные окна, похожие на огромные
витражи Нотр-Дама-де-Пари, поразившие меня в мою первую поездку в
Париж еще там, в прошлой жизни... Они были выполненные из цветного
стекла и сейчас пропускали внутрь слабые лучи просыпающегося
солнца, размывая их свет на полу в виде ярких узоров. В зале царила
тишина, нарушаемая лишь звуком моих шагов и шагов капитана, который
шел за мной.
Патриарх, восседал на высоком белоснежном троне, установленном
во главе зала на постаменте. Этот трон возвышался над всеми, кто
входил в помещение, что, видимо, должно было внушать уважение и
страх и, если честно, работало даже на меня. Трон был выполнен из
белого мрамора и украшен золотыми орнаментами, перекликающимися с
орнаментами на колоннах, расставленных по залу... Здесь было
неожиданно холодно - я прямо кожей чувствовал этот могильный холод.
Казалось, он пронизывает не только воздух, но и меня самого
насквозь.
Сопровождавший меня Игнатьев остановился не доходя до трона и
жестом указывал мне на него. Я шагнул вперед, словно преодолевая
какую-то завесу, отделяющую жизнь от смерти.