– Он ж не высушил меня, чтобы снова облизать? – спросила я у
Соломона.
– Нет-нет, к нему уже возвращается разум, на глаза посмотри! И
не выходи из поля зрения Дитриха – и все будет отлично. Дитрих,
Дитрих, ты меня слышишь? Пришел в себя? Больше не желаешь содрать с
меня шкуру?
– О моем желании содрать твою шкуру, Соломон, тебе лучше не
упоминать, – низкий и мелодичный голос дракона казался нереальным.
– По срочному делу стоило отлучиться всего на сутки, а мою законную
невесту украли сумасшедшие маги, проводящие непонятные эксперименты
на детях!
– С кем не бывает? – заметил Соломон, предусмотрительно
юркнувший мне за спину. – Зато я все-все бумаги скопировал,
артефакты собрал, все подозрительное и непонятное – от сейфов до
картин со странной аурой, упаковал.
– Это упаковал не ты, а мои люди вместе с Франсуа-Доминик, –
ответил Дитрих, впрочем, звук больше походил на рычание. –
Допросил?
– Не успел!
– Что же за беда? Я сейчас в таком настроении, что никого в
живых оставлять не хочу, – ухмыльнулся дракон.
– А придется, – заметил Соломон. – Убивать их – плохая идея,
потом пожалеешь.
– Соломон, ты забываешь, что такое драконья ярость. Если я не
вымещу ее на чем-то или ком-то, то о последствиях тебе говорить не
нужно же, да? Лучше меня до такого состояния было не доводить, но
если уж довели…
Драконья ярость? Это звучало как-то странно, не так, словно это
обычная злость или желание разбить чашку в порыве гнева. Скорее,
как диагноз?
– Да знаю я, знаю. Но ты аргументы-то дослушай, почему убивать
их…
– Если речь идет о свидетельских показаниях, то хватит и бумаг,
сам сказал. Да и все эти маги под заклинанием молчания. Стоит
попытаться что-то узнать – сами помрут.
– Ну хоть Беллена захвати живым! – взмолился кот. – А то
расстроишься потом.
И чего он так его защищает?
– Я? Расстроюсь? – дракон расхохотался.
– Расстроишься, что так быстро убил, – сказал Соломон. –
Помнишь, такое уже было? Когда детей пытались похитить, а ты
похитителя пришиб? Потом жаловался два месяца мне, один Двену, один
Уэйну, что сделал все слишком быстро, что смерть их была слишком
легкой. И полгода донимал Франсуа-Доминик, которая потом
нажаловалась мне. Не надо нам таких повторений.
– Не сравнивай, – ответил Дитрих. – Этот безумец угрожал выдать
Амелию, мою прекрасную милую и беззащитную племянницу, за своего
старшего сына – редкостного напыщенного идиота.