Моей сестре Мирославе.
Но сегодня мне не суждено погрузиться в водоворот своих фантазий. Не успели меня посадить в карцер за очередную драку, как свет из открытой двери разбил тяжелую мглу.
— Распутин, — слышится голос гер Келлера, смотрителя нашей закрытой школы. — Твой отец приехал. Выходи.
Я тут же поднимаюсь. Отец. Неужели. Только сложно называть отцом человека, которого видишь два раза в год.
Глупо верить, что он заберет меня, что простил мое предательство. Но помечтать-то можно?
— Распутин. Ты знаешь, что рассказывая о школьных конфликтах отцу…
— Ничего я не собираюсь болтать, — фыркаю и спешу по каменному подземелью к воротам большого замка, который за два года так и не смог назвать домом.
Ведь мой дом там, где принцесса.
Поэтому я жажду узнать у отца, Бориса Распутина, когда он меня заберет? Мне кажется, пять лет приличный срок для наказания.
Пять долгих лет.
Я даже с ней переписываться не могу. До пятнадцати лет в этой школе запрещены переписки. А мне только тринадцать.
Тут вообще много всего запрещено. И мальчики, которых отправляют сюда, вечно бунтуют, пытаясь сломать систему, которой уже двести лет.
Часто пытаются и меня подзуживать, но я не ведусь.
Мне привычна обстановка дисциплины, таким меня вырастили. До того как я узнал настоящего отца.
Я кутаюсь в фирменную тонкую куртку школы и спускаюсь по лестнице во внутренний дворик. Колонны не позволяют продувать его ветром. Это видно по спокойному меху на пальто отца, который стоит у одной из них.
До сих пор удивляюсь, как можно быть таким огромным. Я бы хотел таким стать. Огромным драконом для своей маленькой принцессы.
— Ярослав, — скупо приветствует он, и я даже не успеваю поздороваться. — Сходи, накинь что-нибудь. Сходим прогуляться. Холодно сегодня.
Ни приветствия, ни рукопожатия. Очевидно, я все еще никто для него. И тест ДНК это не изменил.
Я киваю и убегаю за вещами. В нашей комнате не смотрю на пацанов, которые буквально вскакивают при моем появлении. Боятся они меня. А нападать могут только толпой. Вместе ведь на физическую подготовку ходим.
Знают, что поодиночке задавлю.
Я обуваю зимние ботинки, накидываю форменное пальто и сбегаю вниз, слыша в спину голос Ника Фогеля, которому я сегодня сломал нос:
— Русский ублюдок.
Мы все принадлежим к одной расовой категории, но меня не любят только потому, что мой отец русский.