21 день - страница 29

– Добрый день, Дэмиан.Навстречу нам вышла полная пожилая женщина.– Добрый, Иза – откликнулся он. – Это Флоренс.Сиделка кивнула, бросив на меня короткий оценивающий взгляд.– Как она? – спросил Дэмиан, передавая ей пакет с лекарствами.– Без изменений, – Иза пожала плечами и скрылась в дальнем помещении, скорее всего, на кухне.Я огляделась. В прихожей и коридоре было мало света: лампы здесь не горели, на стенах были мрачные обои – тёмно-коричневые с золотом цветы на мшисто-зелёном фоне. Резная вешалка для пальто и зеркало в тяжёлой серебристой раме были отголосками прошлой, обеспеченной жизни, которая угасла и покрылась пылью после смерти главы семьи. Камерный дух дома, усыхающий, истончающийся достаток создавали ощущение искусственности, необжитости.– Ты не живёшь здесь? – предположила я, не заметив мужских вещей.– Нет, я съехал на последнем курсе Академии.Когда потерял всякую надежду, додумала про себя я.Он помог мне снять плащ, повесил на вешалку своё пальто и разулся. Я сделала тоже самое. По коридору до крайней, противоположной кухне комнаты стелился мягкий ковёр, причудливый орнамент с лёгкой зелёнцой, гармонично сочетался с цветом стен. На них я заметила несколько фотографий в массивных деревянных рамах: молодая женщина и мужчина в военной форме, мужчина на фоне вертолёта, маленький мальчик с самолётом из мелкого конструктора. Мальчик был обстрижен налысо, левую часть его головы пересекал шрам от трепанации. Семья в полном составе в парке «Оазис»: печально улыбающийся отец держал мальчика на руках, печально улыбающаяся мать держала детский костыль…Дэмиан легонько постучал в дверь, повернул ручку.Миссис Браунинг была в простом голубом платье с круглым воротником, такой фасон был старомоден, но вряд ли Шарлотта Браунинг выходила из дому. Дэмиан был похож на неё: такой же высокий, худощавый и остроскулый. Я не могла определить её возраст, миссис Браунинг выглядела моложаво. И совершенно нормально, если бы не одно но: она сидела в кресле и держала в руках книгу. Вверх ногами.– Мама?Она подняла на него глаза. Её лицо не показывало признаков болезни, взгляд был цепким и осмысленным.– Эмиль? – с надеждой спросила она, по-детски сведя брови домиком и глядя на него снизу вверх.– Дэмиан, – поправил её Браунинг.И вдруг всё изменилось: её лицо осунулось, глаза помутнели и устремились в пол, сквозь книгу.– Мама, это Флоренс.Но миссис Браунинг перестала реагировать. Она замерла, словно статуя, и мне вдруг стало не по себе. Мне показалось, что ей прямо сейчас необходима помощь.– Это нормально, – заметив моё замешательство, поспешил объясниться Дэмиан.– Почему Эмиль? – шёпотом спросила я, встав у него за плечом.– Шептать необязательно. Она сейчас не воспринимает внешние раздражители, – Дэмиан обернулся ко мне и подбодрил меня лёгкой улыбкой. Улыбаться ему сейчас хотелось меньше всего, я была уверена в этом.Он подошёл к туалетному столику и указал пальцем на маленькую коробочку, на крышке которой золотой вязью было выведено это имя. Это была урна для праха, очень маленькая.– Здесь часть останков моего брата. Отец каким-то образом сумел спасти их от уничтожения и обеззаразить. Оставил, как память. Что нас должно было быть двое.Эмиль и Дэмиан Браунинг. Если бы их мать не совершила в ту ночь непоправимое, их было бы двое. И ни одному из них, вероятнее всего, не пришлось бы пройти через все те ужасы, запечатленные на фотографиях в массивных деревянных рамах. Или всё же пришлось – многоплодные беременности в наше время нередко заканчивались рождением только одного из близнецов. Или никого вообще, если второй плод погибал гораздо раньше срока родов и отравлял среду продуктами разложения.– Не знаю, почему она упорно называет меня так. Психиатр говорил, что, возможно, это вина.Он взглянул на меня. Мы стояли плечом к плечу в одной комнате с человеком, который был ровно что призрак – бессловесным, отсутствующим. Я повернула голову. Шарлотта всё так же смотрела в пол, сквозь перевернутую вверх ногами книгу.– Ты её ненавидишь? – вдруг выдала я.Этот вопрос заставил его задуматься.– Не знаю. Иногда… может быть. Я не теряю надежды. Что она когда-нибудь очнется от всего этого и вспомнит кто я, – я заметила, как он перекручивал на мизинце кольцо, то самое, которое заинтересовало меня в первую нашу вылазку к вышке. Это было её кольцо, я почти не сомневалась. Я не сомневалась, что история его семьи всё ещё болела у него внутри. – Глупо, да?Я вскинула голову, плотно сжала зубы. Это не казалось мне глупым, каким угодно, только не глупым.– Я тоже не теряла надежды. До последнего. Даже когда он врезал мне под дых. Я думала, сдохну. Что лёгкие мне отшиб, думала. И даже тогда я надеялась. Надежда – очень поганое чувство.Я выдрала из себя эти слова с мясом и кровью и вдруг почувствовала, что мне полегчало. Остатки груза воспоминаний о муже, которые мы с Нэлл долгие два года пытались скинуть с моей спины, вдруг свалились с меня окончательно, и я смогла, наконец, расправить плечи. Мне не хотелось плакать, слёз для Патрика Коэна у меня уже не осталось. Ему перепало достаточно.– Наверное. Но если бы я не надеялся, то никогда бы не увидел тебя здесь, – он пожал плечами и улыбнулся, глядя на меня с какой-то невообразимой нежностью. Я была рада находиться сейчас здесь, рядом с ним, несмотря на то, что обстановка никак не располагала к радости. Я была рада, что та тонкая ниточка доверия, боязливо протянутая между нами, крепла на глазах.– Спасибо, – я легонько дотронулась до его локтя. – Что впустил меня в свою жизнь.– Мы можем быть друзьями, Флоренс, – он ответил, чуть помолчав. Я вспоминала вчерашний неловкий разговор, свою панику, поняла, что здорово напугала его. Напугала и оттолкнула, указала ему на чёткую границу, вытолкнула за неё и для верности возвела по периметру стену, и Дэмиан хотел уверить меня, что всё понял. Что согласен на всё, лишь бы мне было комфортно.– Да. Конечно, да, – я радостно кивала головой, но не испытывала при этом ни капли радости.