Яся вышла из душа в моей рубашке и намотанном на волосы в виде
тюрбана полотенце. Впервые встречаю девушку, которая так быстро
моется! И тот факт, что она уже мылась ночью ничего не объясняет.
Исходя из моего скромного опыта - обычно они там веками находятся,
и варятся в кипятке при первой возможности...

Я как раз наворачивал овсянку, и только тут сообразил, что сижу
с голым торсом: ну привычка такая, дома в одних штанах рассекать!
Тоже - с болезненных времен, когда весь день носил максимально
закрытую одежду, чтобы не смущать окружающих изможденным видом, а
дома - давал себе расслабиться. Меня-то тенью отца Гамлета в
зеркале не удивишь. Обвыкся за долгие годы.
Но теперь-то изможденным я не казался! Здешнего Гошу можно было
назвать пусть и худощавым, но - крепким парнем, да и отъелся я и
подкачался за последние месяцы, и дракон свое дело сделал...
- Черт, - сказал я. - Надо бы мне одеться.
И положил ложку на стол, рядом с тарелкой.
- Не-а, - проговорила девушка. - Не надо.
И обошла вокруг стола, наклонилась, прижалась к моей спине,
погладила мне шею и плечи, запустила пальцы в бороду, а потом -
чмокнула в щеку.
- Мне и так очень нравится, - она едва не мурлыкала. - Что тут
предлагают на завтрак? Я слона готова съесть!
- Однако! - несколько смущенно выдавил из себя я. - Слона не
предлагаю. Есть овсянка, вот эти вот конструкции... Бутерброды, в
общем. И кофе - вот, две чашки.
- Я говорила, что ты солнце? - она изогнулась и поцеловала меня
и в другую щеку. - А, да. Говорила! И правильно сделала.
Аристократка, представительница древнего магнатского рода и
самый квалифицированный гидромант-практик во всей губернии прошла к
буфету, открыла шкафчик над мойкой, совершенно по-хозяйски достала
себе оттуда тарелку с узором из каких-то не то клубничек, не то
сердечек (я понятия не имел, что у меня такая есть!) и черпаком
наложила себе каши.
- Погоди-ка! - она принюхалась. - Это что? Ванилин? Ты варишь
кашу с ванилином?
- Если с молоком - то ага, - задумчиво проговорил я.
Почему задумчиво? Потому что когда она доставала тарелку, то
вставала на цыпочки, а моя рубашка, которая пока что была ее
рубашкой, и так не отличалась большой длиной, и... И я
призадумался. Было от чего, уж поверьте. И Вишневецкая все
прекрасно понимала, потому что иначе с чего бы ей вилять бедрами?
Ей-Богу, она виляла бедрами, накладывая себе кашу! Когда Яся
повернулась, то глазки у нее так и сверкали.