Принц снова взмахнул рукой, повелевая
манекену восстать из ледяного праха невредимым. Целый и невредимый,
переливающийся в лучах южного солнца.
— Для начала учись отбивать удар
клинка и правильно дышать. Направляй руку туда, куда тебе выгоднее,
чтобы быстро разрушить блок противника и провести атаку, — Эранор
забрал свой меч из рук высокого манекена. Всё же, ему тоже нужно
поддерживать себя в форме, хотя бы здесь, раз до тренировочного
поля он так и не дошёл сегодня.
Эранор не занимал никакой боевой
стойки, так как не видел в них смысла, а вот манекен с его рост
держал кинжал, прикрывая им свое тело. Эранор опустил меч остриём
вниз и медленно зашагал вокруг куклы, та поворачивалась вместе с
ним. Никто не нападал первым около минуты, потом статуя резко
сдвинулась, целясь кинжалом Эранору под ребра, но принц отбил
лезвие клинка с такой силой, что руку статуи отбросило назад, и
весь блок, который был у противника, разрушился на глазах. Эранор
сократил расстояние и ударил мечом по открытому плечу статуи,
выдыхая, потом повернул клинок и, взявшись за него двумя руками,
мощным ударом снёс голову манекена.
Не считая их заминки в начале, сам бой
окончился за считанные секунды. Выиграл тот, кто оказался быстрее.
И когда кукла рассыпалась после отсечения головы, принц испытал
какое-то умиротворение.
— Ого! Впечатляет!.. — воскликнула
принцесса в изумлении, когда голова манекена слетела с ледяных
плеч, описав внушительную дугу в воздухе, — такому мастерству
учиться с детства!... Знаешь, кажется, мне страшно ранить даже
манекен. Что уж говорить о живом человеке. Скажи, как ты научился
такому хладнокровию? Ведь когда-то и ты понимал, что ранишь живое
существо, что можешь убить?
В этот миг Эранор понял, почему шар с
оленем лежал в комнате принцессы нетронутым. Она не хотела
разрушать красоту. В принцессе было слишком много созидательной
энергии – она любила создавать. Шить, вязать, ткать, мастерить
украшения и даже рисовать. Любила свой сад, в котором выращивала
фрукты. И всякий раз, когда Эсфея ломала цветы от поклонников, Тэса
рвала рукава или подол платьев, сердце Грейс обливалось кровью. Она
ненавидела звон посуды, треск стекла. А сейчас стояла в
рассеянности.
— Это не хладнокровие, Грейс. Мне
постоянно снятся убитые, а за некоторые смерти я никогда себя не
прощу. Скорее, это просто понимание, что либо ты, либо тебя. Но
иногда бывает, что убийство — единственный путь. Хаааа… Когда я
первый раз убил, то выблевал свой ужин, захлёбываясь слезами, и
почти неделю ничего толком не ел. Мне было тринадцать.