.
У той части российского общества, которая порицала поляков, был заметен подъем патриотических настроений. Д. А. Милютин вспоминал: «Вооруженный мятеж поляков и дипломатическое вмешательство Европы, столь прискорбные сами по себе, имели, однако же, и свою полезную сторону для России. Они произвели благоприятный перелом в настроении умов в среде наших образованных слоев; открыли глаза той части нашей интеллигенции, которая в течение двух предшествующих лет легкомысленно поддавалась в сети польской интриги»>350. Даже иностранцы были поражены силой патриотического единомыслия русских.
Английский посол лорд Нэпир писал графу Росселю: «В случае вмешательства или угроз со стороны иностранных держав воодушевление будет чрезвычайно сильное. Все национальные и религиозные страсти русского народа затронуты польским вопросом. Рекруты спешат стать в ряды войска с небывалым рвением, твердо уверенные в неизбежности войны за веру»>351. Итак, отрицательное отношение к событиям 1863 года в Царстве Польском и Виленском генерал-губернаторстве для офицера можно назвать правилом>352.
Истоки одного мифа и реалии
С поведением Н. Н. Обручева в 1863 году связана легенда, сторонники которой ссылаются на дневник ген. М. А. Газенкампфа.
Великий князь Николай Николаевич (старший), командующий Дунайской армией, крайне негативно относился к Н. Н. Обручеву (и не только к нему) и в 1876-м, 1877 годах, когда предлагалась кандидатура Обручева на пост начальника штаба армии (в Ливадии в 1876 году), начальника штаба Дунайского отряда (по предложению цесаревича в декабре 1877 года), категорически воспротивился этому. Газенкампф так описывает аргументацию великого князя: «Когда, в 1863 году, был объявлен поход 2-й гвардейской пехотной дивизии, то Обручев сложил с себя звание начальника штаба этой дивизии, открыто заявив, что не желает участвовать в братоубийственной войне, и перешел в главный штаб, на должность управляющего делами Военно-Ученого комитета. Хотя с тех пор много воды утекло и Обручев давно бросил свой ярый либерализм, но великий князь ни простить, ни забыть этого не может. Он сам рассказывал мне (то есть Газенкампфу. – О. А.) эту историю, о которой я, будучи в 1863 году молодым офицером, и не подозревал (выделено мной. – О. А.)»>353. И не случайно!