Оглядываясь назад и пытаясь проанализировать собственную жизнь, хочу отметить, что уроки доброты и взаимоуважения, верности своим идеалам и принципам, преданности близким и друзьям, полученные в детстве и юности, безусловно, помогли мне. Помогли с достоинством пройти через все ups and downs, оставаясь самой собой, никого ни разу не предав и не подставив. В этом огромная заслуга моих горячо любимых мамы, бабушки Оли и дедушки Лёни. Их, к сожалению, уже давно нет с нами, но память о них навсегда сохранится в моем сердце. И я уверена, не только в моем.
P. S. Недавно одна дальняя, «седьмая вода на киселе “английская родственница”» Эйтингона опубликовала книгу, переведенную и изданную в России. Там много ошибок и неточностей, но, не вступая в долгую полемику, хотелось бы ответить только на одно замечание: она выражает недоумение и даже недовольство из-за скромного памятника на могиле деда. Но всем, хорошо знавшим Леонида, известно его неприятие любой помпезности и парадности. Даже свой парадный генеральский мундир со всеми регалиями и позолоченным поясом он не надевал ни разу, и вы нигде не найдете таких фотографий. Посещая могилу бабушки, он всякий раз иронизировал в отношении стоящих вокруг громоздких могильных сооружений с указанием всех регалий усопшего – «пенсионер союзного значения», «профессор», «генерал»…
P. P. S. Это мои субъективные и, по-видимому, очень эмоциональные, а порой и резковатые заметки. Так сказать, штрихи к портрету любимого мною деда. Полагаю, у тех, кому хватит терпения прочитать его письма из тюрьмы, сложится более полный образ этого незаурядного, замечательного человека, отличного представителя своего поколения пришедших в революцию по зову сердца и верой и правдой (не за страх, а за совесть) послуживших своему Отечеству.
Часть вторая
Письма дедушки Лёни
Этот раздел содержит подлинники писем Наума Исааковича Эйтингона из Владимирской тюрьмы с июля 1959 по март 1964 года.
Причем это лишь часть того, что им было написано в адрес жены Ольги. Однако множество имен, упомянутых в письмах, требуют некоторого пояснения. Это необходимо, как говорил наш историк Михаил Карамзин»: «Дабы физиономия каждого видна была…»
Итак, 49 писем – слабая ниточка общения с родными и близкими в письмах по два в месяц. Это разграничение в общении с внешним миром весьма четко прослеживается по датам от письма к письму, особенно за 60-й и 63-й годы.