И я смотрел: аргументы казались мне железобетонными. Правда, соглашаясь, я не учитывал одного: в Чабакуре не было организаций министерства обороны. Ну, то есть вёдра когда-то эмалировали на военном заводе, совмещая с конечной стадией лакирования гильз под винтовку Мосина. Но после победы завод поставили на консервацию, а в девяностых приватизировали, а затем благополучно разворовали.
Размышляя о шахматном этикете, одно из правил которого гласило «тронул фигуру – ходи», я понял, что всё больше теряю инициативу, но, коснувшись фигурки, всё же ею походил: взял оплаченный военкоматом билет до Красносудженска.
И вот сквозняк уже холодит мою макушку, надувая ветром голову, а я безразлично провожаю взглядом сбегающий назад пейзаж, прокручивая в голове сицилианскую защиту, но мысли, мои мысли роятся совершенно о другом, выдавливая наружу двойственное чувство – мучительное и в то же время радостное. Впереди у меня двое суток с четвертью пути, а что после – я пока не знаю, и это незнание успокаивает, обнадёживает. Неведение всегда оберегает нас. Но правда в том, что всё возможно, пока не сделан выбор. Определяющее незнание состоит же в том, что мы не знаем, кем будет сделан этот выбор.
С тонким псом и смуглым кубком
жарко-рдяного вина,
ночью лунной, в замке деда
я загрезил у окна.
Вова Набоков
Я проснулся от мерных ударов, словно невидимый метроном отстукивал очень точно заданный ритм. Или может, сквозняк гулял по комнате, и я замёрз под тонким одеялом. Не раскрывая глаз, стараясь не спугнуть блаженную дремоту, отлепил от уха наушник смолкнувшего плейера, свернулся в позу эмбриона, продавливая головой в подушке из свалянного синтепона уютное гнездо, и попытался вернуть прерванное сновидение. Именно тогда я услышал стук. Прислушался. За стылыми стенами, тянущими драгоценное тепло из батарей, вторую ночь не унимался ветер. Я облегчённо вздохнул, вспомнив про ветхую крышу и неплотно прикрытую фрамугу окна: это долетал цокот кровельного железа. Едва я ублажился этой мыслью, как цокотанье неожиданно сопроводил короткий булькающий звук и хриплый стон. Я резко выпрямился, выныривая из плена одеяла, и осел на кровать. Косые лунные дорожки, пробиваясь сквозь зашторенное окно, дотягивались до соседней двухъярусной кровати, стоящей у стены напротив. Цок-цок-цок… Кровать цепляла металлическими углами рыхлый известняк стены, раскачивалась из стороны в сторону. Моя растопыренная пятерня тревожно зашелестела над письменным столом и книжной полкой, нащупала выключатель и припечатала его к стене коротким пистолетным хлопком. Комнату залил яркий электрический свет. Мелькнули оголённые ягодицы, белые как мел. Вспорхнуло одеяло, накрывая парочку.