Следующие дни, прогуливаясь в парке, сидя за столиком кафешки, или взирая с балкона на изнывающую от жары и ненависти остальной части страны столицу, я впитывал получаемую от грибадира информацию ороговевшей губкой своего мозга. Что-то удавалось понять не с первого раза, но не станем копаться в деталях, ибо я, как вы уже успели заметить, ни разу не заявлял о своих повышенных умственных возможностях. Если бы это было так, то на моей шее не висели бы якоря кредитов и ипотеки, не позволяя моему ощущению полноценности наслаждаться лёгкостью полёта. Я обычный среднестатистический сорокалетний балбес, выпестованный инфантилизмом эпохи и прикреплённый к индивидуальному стойлу общественной значимости. Значимость моя для общества была минимальна, соответственно персональное стойло отличалось теснотой и убогостью. Ещё лет пять назад, я переживал свербящую потребность социального апгрейда, но система не так проста, и в попытке её прогиба я потерпел фиаско. Смирившись с ограниченностью, мраком и смрадом персонального загона, я со временем принял и перспективу завершить в нём свой жизненный путь. Да, это был компромисс с моим внутренним Я, компромисс жёсткий, самоуничижающий и даже позорный, но позволивший мне, наступив на горло собственным желаниям, обрести относительный покой и, хоть в какой то мере, сохранить облик человека.
Слабак, скажете вы? И скорее всего, будете правы; когда окружающая действительность вынуждает нас работать локтями всё резче, а чувствительность наших ступней, стоящих на головах менее успешных собратьев с возрастом теряет остроту – остаётся всё меньше мотиваций остановиться и просто осмотреться по сторонам. Перед глазами морковка тщеславия, позади – наступающие на пятки озлобленные соплеменники, которым именно твоя морковка, почему то кажется нужнее и вкуснее. И настаёт момент, когда ты осознаёшь предел своей крепости в этом бесконечном марафоне. Сердечный ритм сбит, дыхание рваное, картинка в глазах рябит и затягивается пеленой, а пересохший рот утрачивает способность членораздельно издавать звуки и весь твой месседж этому миру вдруг вырывается из тебя стоном потерявшего поводья Судьбы загнанного жеребца. Силы покидают тебя и ты, резко соскочив на обочину жизни, жадно заглатывая пыль проносящихся мимо, в надежде отдышаться, снизу вверх с завистью взираешь им в след. Вскоре ты судорожно ищешь слова, пытаясь оправдаться перед возмущённым тщеславием, презревшим твою слабость, и, в конце концов, ты их находишь. Звучат они жалко и неубедительно, но ты повторяешь их как мантру, и они, наполняясь иллюзорной весомостью, уже способны придавить издыхающего червя твоей гордости. Растоптанный самопрезрением, запоротый самобичеванием ты закрываешься в себе, пряча от окружающих свою никчёмность. Натянув на лицо маску внешнего благополучия, твои глаза ещё способны излучать отблески показной успешности. Внешне ты остаёшься прежним обычным среднестатистическим членом общества, но где-то внутри тебя тлеет вулкан самопрезрения, иногда выплёскивающийся наружу вспышками агрессии, или приступами апатии. Ты осознаёшь неизбежность момента, когда с таким трудом сдерживаемый Везувий неудовлетворённости извергнется, похоронив под пеплом сгоревшей надежды останки твоей вменяемости. И этот фатум вгоняет тебя в ужас. Рассудок лихорадочно ищет панацею, но всё, на что он способен – лишь пичкать самого себя разноцветными плацебо… Кто-то, когда-то назвал это кризисом среднего возраста, меланхолией, глубоким унынием или депрессией. Некоторые даже пытаются лечить эфемерность хвори разума инъекциями овеществлённости, превращая угасшую жизнелюбием личность в окончательно физически увядающий овощ…